Самый состав правящих лиц был изменен. Войсковая канцелярия состояла из председателя – войскового атамана, двух членов от войска и одного «особого члена» по назначению Государя, а для охранения правосудия определен был при войске прокурор. Являлись, следовательно, два сторонних для войска лица – особый член и прокурор, как представители центрального правительства. Мало того. Черноморское войско по-прежнему было подчинено таврическому губернатору и губернскому правлению. В общем, таким образом было нагромождено столько властей и инстанций, что самое живое дело могло быть похоронено в ворохах канцелярских бумаг, причем между властями и инстанциями неминуемо должны были возникать недоразумения.
Так и случилось. Первые же шаги нового управления ознаменованы были сильнейшей распрей между главным хозяином войска – атаманом Бурсаком, и особым членом канцелярии генералом Кираевым. На стороне атамана был и прокурор.
Благодаря неопределенности узаконений Кираев неправильно понял свое положение в войске и, будучи только особым членом войсковой канцелярии, взял на себя главную руководящую роль, как военный генерал и представитель от высшего правительства. Почтенный генерал, задавшись самыми благими намерениями, начал распоряжаться по своему усмотрению.
В войске было еще много казаков-одиночек, «бесприютной сиромы». По последней переписи Кираев насчитал более 10 000 одиночек. Цифра, несомненно, сильно преувеличенная, но одиночек было все-таки много, а пользы от них для куренных обществ было очень мало. Одиночки не несли никаких повинностей, так как не жили в куренях, а пропадали «в заброде», т.е. на рыболовных промыслах, и в отлучке. Генерал Кираев придумал две меры, которыми можно было помочь горю.
Во-первых, он пожелал дать добрый пример семейного счастья бесприютным одиночкам. В этих видах генерал Кираев приказал, по случаю восшествия на престол Александра I, выбрать от одного куреня по одному доброго поведения здоровому из холостых казаку и по одной девке из самобеднейшего или сиротского состояния и женить». Куреней было 40, и брачных пар требовалось выбрать 40, а для обзаведения новоженов хозяйством Кираев распорядился выдать по 100 рублей на пару из 8000 рублей, которые, по словам генерала, «могли пропасть беззаконно», но которые он «востребовал из рук известного человека». Раскрыто было, очевидно, какое-то злоупотребление, и свое деяние генерал пожелал закрепить добрым мероприятием. К сожаленью, действительность посмеялась над доброжелательными намерениями генерала. Многие новожены, типичные представители запорожской голытьбы, начали и кончили тем, что, получивши 100 рублей на обзаведение хозяйством, пропили их до копейки. И это было еще полгоря. Не было хозяйства, но насаждено было «семейственное житие». Но другие сиромы пошли дальше. Они оказались плохими мужьями и побросали жен. Не осталось ни хозяйства, ни семьи, ни доброго примера для неженатых одиночек.
Так как благодаря отсутствию тех же одиночек на курени ложились тяжелым бременем натуральные повинности и важнейшая из них – поставка куренями провианта на Кордонную линию служащим казакам, то, чтобы облегчить тяжелое положение наличного куренного населения, генерал Кираев распорядился прекратить совсем поставку хлеба на Кордонную линию куреням, а покупать и поставлять служащим казакам провиант на счет войсковых средств. Мера, безусловно, разумная и справедливая, но, к сожалению, не зависевшая от власти Кираева.
В тех же видах ослабления тяжелых повинностей куренного населения Кираев нашел необходимым привлечь к несению этих повинностей часть казачьей старшины. По учету генерала, 600 казачьих старшин получали жалованье, но не служили на Линии, а сидели дома, и притом на лучших землях. На этих чиновников Кираев предложил возложить обязанность поставки по 15 лошадей на каждую почтовую станцию и содержания их на свой счет. Мера опять-таки справедливая, но не зависевшая от воли одного Кираева.
Наконец, Кираев потребовал, чтобы куренные атаманы, бывшие при своих вой-сковых частях, были распущены по домам в видах поддержки хозяйства и получали бы вместо 40 только 20 рублей жалованья, но занимались бы местными делами и нуждами в куренях.
Все это, конечно, свидетельствовало о том, что генерал Кираев принимал близко к сердцу интересы войска и рядового казачества. И пока генерал стоял на этой почве, за ним чувствовалась сила. Но с первых же шагов своей деятельности Кираев поставил себя по отношению к войсковой администрации не только во враждебное, но и в фальшивое положение требованиями, превышавшими его полномочия. Так, считая себя главным лицом в войске, он 11 мая сделал выговор членам войсковой канцелярии и атаману Бурсаку за то, что они не явились к нему из церкви для поздравления с праздником, как требовала того, по его мнению, вежливость в отношениях как подполковника Бурсака к генерал-лейтенанту Кираеву. Вместе с тем он указал на плохое состояние постов и строений в них, мешая личные свои счеты с делами общегосударственного значения. Несколькими днями раньше, 6 мая, Кираев настоял на том, чтобы войсковая канцелярия послала капитану Ляху бумагу, в которой говорилось, что «генерал-лейтенат Кираев заметил нерадение к службе войскового атамана Бурсака и приказал привести в порядок пограничную службу и укрепления».
Но главный промах рьяного генерала заключался в его отношениях к войсковому прокурору, который находил незаконными единоличные и самовластные распоряжения генерала. Как видно «из рапорта вой-сковой канцелярии от 24 апреля 1801 г. генерал-лейтенанту Ивану Павловичу Кираеву», последний приказал канцелярии известить циркулярно все учреждения и начальствующих в войске лиц, и «дабы каждому в войске известно было, что прибывшего на сих днях в канцелярию прокурора Овцына, по развратным правилам, не повиновавшегося его превосходительству, не уважавшего воинских и гражданских законов и дерзко поступавшего, за все сие (Кираев) арестовал и Всеподданейше донес Его Императорскому Величеству о том и о неблагомыслящем расположении войскового атамана подполковника Бурсака, без всякого основания приставшего к прокурору и обще с ним превратно толковавшего о должности его превосходительства».
Войсковая канцелярия со своей стороны поусердствовала и разослала это постановление всем экспедициям, земским начальствам, начальникам пограничных караулов, начальнику гребной флотилии, Екатеринодарскому городничему и куренным атаманам. Арест прокурора и опорочение войскового атамана вызвало громкий скандал в вой-ске. Самонадеянный генерал не рассчитал удара и сам пал от него. Как только дошли вести об его управлении казаками до Петербурга, Кираев немедленно был отрешен от должности и для водворения порядка в войске был послан генерал от инфантерии Дашков.
В июле Дашков был уже в Черномории. «С удивлением, – писал он 10 июля войсковой канцелярии, – увидел я предложение генерала Кираева и рассылку войсковой “канцелярии указов” о прокуроре и войсковом атамане. За этот проступок Кираев был отстранен, по Высочайшему повелению, от должности, как “за присвоение себе не принадлежащей власти”». Поэтому Дашков приказал тем учреждениям и лицам, которым были разосланы циркуляры войсковой канцелярии, немедленно возвратить в подлинник эти скандальные бумаги, так как «от сего нелепого обнародования» могло произойти ослушание и расстройство по военной части и неповиновение подчиненных.
