Ты целуешь меня, никуда не торопясь, вцеловываясь в каждую клеточку, впечатываясь в каждую складочку. Я таю, как мороженое, я плавлюсь, как мармелад на солнце, я – Женщина…
Ты стоишь напротив меня. Я вижу твой силуэт в свете фонарей. Я сажусь на край кровати, и теперь мое лицо прямо напротив твоего живота.
Опускаюсь ниже, вдыхаю твой запах, такой родной, и такой возбуждающий, дышу им. Беру тебя, всего, с наслаждением, медленно ласкаю язычком, продвигаюсь глубже и глубже и вот – ты весь во мне. Я вижу всего тебя, твое тело, твои бедра, каждый изгиб, твое мужское волшебство прямо передо мной. Я заглатываю тебя как удав, только нежный удав. Удав, который любит свою жертву. Ты берешь в охапку мои волосы, держишь крепко и медленно двигаешь мою голову. Вперед, назад… Я почти теряю сознание, впадаю в странное оцепенение и ощущаю любую, даже самую малую пульсацию твоего тела. Еще через минуту или две – время потерялось – ты скажешь: “Вот оно, еще чуть-чуть…”
Я совсем обмякну, я без воли, я – просто парус под порывами ветра, я сама природа во всей ее обнаженной сути. Я замираю и слышу, как огромная волна бьет о борт корабля, неудержимо вырывается на свободу, с силой ударяет о край шлюпки, еще один порыв, еще и… Мы слизываем пот с тел друг друга. Нас выбросило на берег. Мы, как два обломка корабля, собираем остатки сил, чтобы просто раскинуть руки и полететь в страну снов. Ни на что другое не хватает сил. Я помню тебя… Снова помню…
Взглянул, как обычно никогда не глядят. Глотнула взгляд. Ресницы – вниз и… Стою, ощущаю, куда течет он, как глубоко и насколько пробьет. Исподволь или так, под дых. Или вскользь пройдет, как тень от плывущего корабля. Ан нет. Затопила волна. Еще одна. Жар, тепло. Прямо в груди. Глаз не могу поднять. Оробела. Я? Да, я. Как же так? Стою, опускаю ресницы несмело. Мы – звери, инстинкты живые. Мы с тобой кровью единой подшиты. Как два наркомана. Подшиты, прошиты, насквозь зигзагами наших планет. Два небосвода, две лунных дорожки. Рядом сидим, как бродячие кошки. Ты – светло серый, я – рыжая бестия. Ты любишь свободу, просторы, беспечность, красивое тело, изгиб-бесконечность, ту косточку с краю бедра луноликого. А я – я с тобой, моя вечная шалость. Мое откровенье, мой нежный котяра. Под шерстку твою запускаю я когти. Зрачок твой дичает, дыхание стонет. И я на вершине блаженства. С истомой иду по мосту к тебе прямо в объятья. В наш сказочный мир, где с тобой мы собратья. Мужчина и Женщина, но одной крови. Одной ДНК. Одного своеволия.
Ана в Новой Англии. Ей странно и чуждо происходящее вокруг
…Был страшен крик варившихся живьем, я помню погрузившихся по брови…
Дайте Алигьери. Божественная комедия
В Новой Англии, крае суровом и угрюмом, свои порядки. Свои порядки завелись здесь давным-давно, когда первые пилигримы причалили к суровому, красивому берегу в 1620 году. Здесь не принято поклоняться иконам и молиться за души умерших, здесь нет места привычным нашему православному миру обрядам. Распространение в этих землях протестантства, а затем упрочение его позиций, породило, на мой взгляд, чуть ли не самую рациональную и прагматичную нацию в мире. Нет, нет, здесь чтут семью и, наверное, это самое приятное, что здесь есть – уважение к семейным ценностям. Вот только вопрос зудит: это от любви ли или от страха? Ведь разводы здесь – дорогое непомерно удовольствие, выкачивающее деньги, силы, недвижимость.
Мои впечатления от Новой Англии свежи и устойчивы, тем более что я слишком романтична, слишком идеалистична, поэтому для меня жизнь здесь сродни жизни в Зазеркалье или путешествию Гулливера в Бробдингнег.
Первое ощущение от больших, слишком больших зданий, от длинных дорог, от огромных самолетов, от всей этой гигантомании было даже приятным. Поражали масштабы. Хотелось перенести все это калькой на широту души местного населения. Ан нет. Здесь-το и ждал подвох.
Ты сидишь и общаешься с американцем. Он холен, учтив, у него набор общепринятых хобби – бейсбол, горные лыжи, гольф, что-то еще. Счет в банке, работа, дом. Плавая по поверхности разговора, не задевая глубинные аспекты, можно провести часа два в милой, непринуждённой беседе, расставшись так же мило и не унеся с собой совершенно никакого послевкусия. На следующий день сложно вспомнить, о чем вы говорили, какое настроение было у тебя в тот момент. Стоит лишь задеть, хоть краем мысли какие-либо проблемные (Боже упаси!) аспекты твоей жизни – и наблюдаешь любопытную картину. На лице приличного американца появляется выражение, которое не спутаешь ни с чем.
Это выражение я бы обозначила как: “Неужели у тебя не все ОК? Если это так, мне бы не хотелось слушать об этом. Давай встретимся в другой раз, когда в твоей жизни все наладится, и я буду рад разделить с тобой минуты радости и благополучия”.
Мне, славянской душе, корнями уходящей в древний род, поначалу было совершенно дико и непонятно, как можно, вот так, совершенно безразлично пожимая плечами, отстраняться?
Все дома здесь похожи один на другой. Как только город обнимают сумерки, в домах загораются свечи. Одна свеча на подоконнике или восемь, неважно. Они светятся в темноте, озаряя стены дома таинственными бликами. Люди с наступлением темноты здесь исчезают. Они не умерли, нет. Их просто нет. Только иногда можно увидеть какого-то чудака, засидевшегося в гараже за чтением газеты. Он сидит в кресле и дымит своей трубкой. Сизый дым колечками выплывает из гаража, его лысина мерцает в лучах яркого фонаря. Он сидит и читает. Почему ему не сидится дома – этот вопрос остается открытым. Может, дома его ждет сварливая жена? А здесь, скрывшись от глаз, он дымит своей трубкой и мечтает о дальних странах, в которых, скорей всего, никогда уже не побывает. Улочки уходят к холмам. Витиеватые, кое-где перемежаются тропинками, они всегда пустынны вечерами. Местные жители очень любят украшать лужайки перед домом. То светящийся в темноте олененок, то дерево, украшенное цветными гирляндами. И ни души…
Я подхожу к этому дому в первый раз. Он кажется огромным, построенный в классическом викторианском стиле, с маленькими окошками, разбросанными во все стороны света комнатами и длинными лестницами. Дом стоит на пересечении улиц. Обойти его невозможно. Его окна всегда темны. Лишь в коридоре горит закопченная бледно-желтая лампочка. Она горит тускло и вяло, как будто где-то там за ней прячется что-то… На крыльце никогда никого нет.
Чтобы пройти на другую улицу, мне нужно обогнуть его. Я подхожу ближе и чувствую, как волосы на руках становятся дыбом. Я избегаю даже смотреть в сторону этого дома. Что-то зловещее и непонятное таится там, внутри. Странно… Несмотря на всю свою чувствительность, не такая уж я и трусиха. Год назад, в кроссовках, я влезла на одну из самых высоких гор в Нью-Хэмпшире и даже не вздрогнула. Хотя дрожать было от чего. На вершине ветер был такой силы, что, казалось, без труда смог бы унести все мои 57 кг с легкостью, как бабочку. И эта вершина оказалась далеко не первой, за ней маячили еще три, одна другой выше. Так что, после того, как я чуть не отморозила нос в горах, я считала себя достаточно смелой.
Но два места навевали на меня первобытный ужас – музей Ведьм в старинном симпатичном городке Салем и этот дом, в котором жил какой-то Хаггар…
