Покровитель и воплощение мужчины – медведь. Кстати, даже слова, их обозначающие, в марийском языке генетически близки. Русское название медведя „мишка“ заимствовано из финно-угорских языков. Была целая система медвежьих праздников – этих животных чествовали. Во время одного такого праздника люди наряжались медведями и обходили дома односельчан, пели, желали им добра и получали от них подарки, люди и звери свои добрые отношения, свой мир на следующий год.
А медведь – существо, требующее к себе уважения, равное человеку. Помните сказку про медведя на липовой ноге. Она есть и у марийцев. Это древняя охотничья притча, и смысл её прост: подлость в отношении к зверю наказывается в точности так же как подлость – к человеку. Старик отрубил ногу у медведя, когда тот спал, вот и поплатился за свою бесчестность.
Медведепоклонники успешно воевали с новгородцами, чувствовали себя хозяевами своих лесов, когда сюда заплывали на своих лодках воинственные ушкуйники. Не с тех ли пор сохранилась детская игра – помните: „А медведь не спит – всё на нас глядит“.
Может быть, представления о медведе напомнили вам то, что вы читали об индейцах? Что же – они древни до такой степени, что возникнуть могли ещё до того, как предки индейцев посуху перешли современный Берингов пролив и обжили Американский континент. В сущности все мы потомки одного народа…
На гербе Йошкар-Олы лось. И это ещё один оберегатель марийской земли. Есть миф о том, что первые сотворённые богом Укко мужчина и женщина в начале своего пути по земле встретили лося.
Вот я возвращаюсь домой издалека и очень остро ощущаю границу нашей земли. Мы называем её Марий Эл – это название придумали не политики, а народ, причём много веков назад – Марийская Родина. И это ощущаешь и за окнами поезда или автобуса, и даже с самолёта. Только что было разорённые, загубленные леса, изрезанные оврагами поля, мутные реки, из-под ферм тёк навоз.
И вот наш лесной край. Кажется: всё тут нетронутое. А люди-то живут здесь давно, как и на окрестных землях.
Среди связей между людьми и миром природы, между поколениями людей есть познанные и непознанные. Но то, что мы не знаем, не становится от этого менее реальным.
И я, старый человек, чувствую себя первоклассником перед громадой опыта, который накоплен моим народом за тысячелетия».
* * *
В ночь на восьмое марта 1998 года я проснулся от ощущения полного ужаса в вагонном купе, где никого, кроме меня не было.
Поезд стоял на маленькой станции среди леса под холодным звёздным небом.
Карны Комбо. Гусиная дорога.
Так по-марийски называется Млечный Путь.
Добрые гуси летят осенними ночами в неведомые страны. И знают – они не последние на этой дороге. Кто-то отстанет, кому-то не хватит сил. Кому-то вести стаю на будущий год – все ли вернутся? И потому они в полёте выщипывают пух. И потом он летает где-то там, в невозможной вышине, как след цепочки гусей.
А может быть, гуси оставляют след для того, чтобы сами они смогли найти дорогу назад, потом, весной?
* * *
Виталий Александрович тяжело болел последние месяцы. Осенью он уверял меня, что ходит лечиться к дубу, и это помогает. Он прислоняется к дереву спиной и чувствует, как дерево делится с ним своей силой, особенно, если с ним хорошо разговариваешь.
Я понял, что с Акцориным произошло непоправимое.
А в середине дня, когда вдруг зашла о нём речь, и сами собой помимо моей воли вырвались две фразы в прошедшем времени. Напугался: что я натворил. Но почувствовал: это правда.
Спустя несколько дней коллега, вернувшийся из Йошкар-Олы, привёз мне горькую новость. И когда он вошёл в комнату, я уже отчего-то знал, что именно он скажет.
* * *
Акцорина не стало 7 марта 1998 года.
В день похорон в ту маленькую квартиру, где он жил один, пришло, вероятно, много людей. И совершенно посторонних тоже. И потом, когда родственники стали разбирать всё, что осталось в доме после учёного, они не смогли найти его чёрный дипломат с бумагами.
Мало ли что пропадает в такой момент – подобные истории, к сожалению, могут вспомнить многие из нас. Но те, кто знал о чёрном дипломате, поняли: исчезло куда большее, чем ценный предмет. Исчезла древняя история марийского народа, которую Виталий Акцорин писал несколько десятилетий. Причём, вероятно, невосполнимо.
Это была главная книга его жизни – дописанная до конца или нет, сказать было трудно.
В этой книге жила древность Лесного Заволжья: в ней находили объяснения удивительные истории, которые наполняли марийский фольклор и эхом отзывались в рассказах русских соседей. Я это знал, потому что слушал его рассуждения.
В деревнях мне случалось записывать рассказы о крылатом неуязвимом народе-воине овда: после боя эти люди могли вытрясти из пояса, из одежды то железо, которое летело в них и должно было пронзить, убить.
Книга объясняла: это могли быть соседи марийцев – люди харинской культуры, предки коми-зырян. Их кузнецы ещё в VI веке делали не только простые железные оружия, но и панцири. И такое снаряжение, конечно, удивляло современников, рассказы о нём передавались из поколения в поколения, становясь всё чудесней.
По объяснениям Акцорина я знал, что Курык Кугу Енг – Великий Горный Человек с Вятки, пугающий уже одним своим загадочным именем, был не только кереметем, таинственным земным духом, но и вполне реальным, земным историческим лицом. И вероятно, это он увёл марийцев в тайгу с Волги, с озера Кабан, с того места, где вскоре была основана Казань, и этим спас он пагубных стычек с другими людьми, претендовавшими на эти края. Мне приходилось слышать о деревне Одошнур на самом севере области, что там живут «другие люди». И Акцорин мне как-то раз это подтвердил: он записал рассказ о том, что предки жителей Одошнура пришли в этот край с востока, по реке Пижме – и это были потомки людей Кукарки. А вот в остальные окрестные деревни Тоншаевского района марийцы отступили с запада, с берега Ветлуги.
Виталий Александрович приоткрывал этот давно забытый мир в наших длинных вечерних разговорах, он умел убеждать, опирался на свои поистине энциклопедические гуманитарные знания – археологические, источниковедческие, этнографические, лингвистические. И любил повторять: «В фольклоре нет места фантастике. Если нам что-то кажется фантастичным, значит, мы просто не поняли, о чём идет речь».
По сути всё это должно было быть в его докторской диссертации.
Но по мере того, как работа писалась, Акцорину давали ясно понять: защитить он её просто не сможет. И совсем не потому, что он отступал от каких-то идеологических установок. Нет, исследование уводило его всего-навсего в сторону от того, что казалось проблемой столичным институтам – держателям диссертационных советов. На здоровье изучайте фольклорные жанры, вопросы типологии, герменевтики текста, наследие и жизнь собирателей фольклора прошлого. Но Акцорин замахивался на то, что не вписывалось в представления о фольклористике как науке. С помощью материала народного творчества он рассчитывал поучаствовать в решении ключевых вопросов этногенеза в Поволжье, истории народа. Значит, брался за научную задачу совсем не фольклористическую, а уводившую куда-то в иные сферы… Зачем ему это? Занимался бы какими-нибудь хорошо понятными вещами. А такое специалисты-корифеи не понимали и принимали.
