Мучительно уже много лет думаю о невнятности писаний, которыми потчуют господа учёные публику, стоит только зайти речи о более или менее давней истории нашей земли – не Индии, не Китая, не Греции.
Испытанный метод понять, что же происходило, – работа с документом. Но часто, когда я открываю труды провинциальных историков, то обнаруживаю, что документ пытаются не осмыслить, не сопоставить с другими известными источниками, а просто пересказать. Зачем? Неужели просто потому, что если у нас некто историк, то статус ему требуется регулярно подтверждать публикациями – ну, хоть чего-нибудь.
Это превращает в итоге в скопление интеллектуального мусора не только интернет, переполненный глупой и бестактной болтовнёй по любому поводу, но и сами научные библиотеки. Вы ищете серьёзную, весомую работу о том, что волнует вас. И находите опубликованный под видом такой работы косноязычный пересказ давно известного источника.
Для детей предлагается очередной скучнейший рассказ в учебниках об «орудиях труда» и различных «-измах».
Для более посвящённых – на птичьем языке археологии объясняется, что свежие находки имеют приметы таких-то и таких-то культур. И в сущности это даёт право говорить о том, что авторы открыли новую культуру, и называться она будет отныне так-то. Ещё, конечно же, о древней истории рассуждают лингвисты. А теперь также и экологи, открывшие интереснейшую отрасль исследований – палеоэкологию.
Удивительно почти полное отсутствие попыток полноценно соединить знания, выдать комплексную картину жизни наших предков, истории их пути. Для начала – хотя бы осмыслить термины соседних наук. И посмотреть, как они будут выглядеть рядом с хорошо освоенной тобой системой координат.
Но как без этого?
Я взялся писать о древней культуре и религии Лесного Заволжья – и мне, как следствие, нужна картина того, как разворачивалась здесь этническая жизнь. Мне нужна простая, суммарная правда, исключающая горячечные Русские моря.
Она есть и нуждается в том, чтобы её собрали.
* * *
У Нижегородского Поволжья нет ничего, никакой идеи или начала, объединяющих земли, кроме обилия границ. Когда-то в своей монографии, посвященной в ту пору ещё Горьковской области, знаменитый географ, исследователь российских регионов Борис Хорев точно назвал главной чертой этого края «многоплановую порубежность».
Здесь, как доказали геологи, находится стык, трещина между составляющими Русскую платформу Варяжской и Сарматской плитами – и он в нескольких километрах под нашими ногами.
Около двух миллиардов лет назад платформа раскололась, и плиты, покоящиеся на раскалённом, жидком ядре Земли, медленно расплылись в разные стороны как ледовые поля в океане. А потом столкнулись вновь. И Сарматская, южная, лежащая там, внизу, на стыке чуть приподнялась и краем придавила северную, Варяжскую. Вот вам первый рубеж.
Дятловы горы по правому берегу Оки и Волги – это отражение на поверхности земли колоссальной подземной ступеньки: так ткань передаёт контуры накрытого ею предмета. Дятловы горы – кусок гряды, тянущейся от Владимира к Казани.
Здесь граница климата – умеренно континентального и уже испытывающего дальнее влияние океана. Как человек, часто перемещающийся по суше, я очень хорошо знаю, что это такое – переехать большую реку. Только что было холодно, за окнами машины колыхался дождь. Но вы спускаетесь к огромной реке, к Енисею, например. Вы едете по бесконечному мосту. И вот уже луга. Окна запотевают. Вы открываете их и обнаруживаете, что вокруг тепло, что небо – ярко-синее, и никакого больше дождя.
Здесь граница почв – песков, из которых обильные воды вымывают органику, и тучных чернозёмов.
В итоге здесь – и рубеж природных зон, запредельная по сути встреча тундры со степью. Точнее – тундры, которая прячется под пологом тайги Лесного Заволжья, и островков ковыля, оставленных среди распаханных земель правого берега Волги.
В Нижнем Новгороде возле Сенной площади встретились спокойный оседлый, не рвущийся на чужие земли Восток и Запад: именно такие чувства во мне вызывает соседство кафедральной мечети для исконно живущих в нашем регионе татар и Печёрского Вознесенского монастыря. Когда-то эту идею выразительно воплощала и Нижегородская ярмарка.
На рубежах всегда было трудно жить. Но рубежи и спасали. Два шага – и вы уже на другой территории, которую не коснулось бедствие.
* * *
Последний валдайский ледник лежал 25–15 тысяч лет назад не здесь – он был далеко, где-то там, где сейчас костромские, вологодские земли. Громадина высотой километров пять – так описывают его геологи. А здесь тогда было просто холодно. И ландшафт, существовавший в ту пору, специалисты называют тундростепью: карликовые берёзки, ягель, северные олени, росомахи, тут же – мамонты, огромные шерстистые носороги, саблезубые кошки, которые по сути были крупнее и ужасней тигров. И где-то здесь, возможно, люди.
Ну, конечно, люди: охотники.
В пятидесятых годах ковш экскаватора в карьере возле Владимирского кирпичного завода подцепил кости и древние каменные орудия. Работы остановились: это было открытие из открытий – Сунгирская стоянка и могильник охотников. Эти люди жили за двадцать с лишним тысяч лет до новой эры. Ранний каменный век. Археологом, который первым обследовал место находки и понял её значимость, был знаменитый Отто Бадер. И мы ещё вернёмся к нему обязательно. Потому что он вписал немало интересных страниц в древнюю историю Лесного Заволжья. В Карачарове возле Мурома тоже есть стоянка очень давних времён: 12 тысяч лет до новой эры.
При беглом даже взгляде на физическую карту бросится в глаза: оба места – высокие левые берега рек – Клязьмы и Оки. Им положено быть низкими, их должны были жестоко смывать потоки рек. Но однако есть и исключения.
А потоки были в прошлом немаленькие. Когда ледник начал таять около полутора десятков тысяч лет тому назад, сюда с севера потекли реки, имевшие ширину до двадцати километров и глубину в десятки метров. Других следов человека искать нечего. Смыто всё на левых низких берегах – во время широких половодий, а правые высокие просто съезжали в реку.
* * *
Начнём с общих истоков, которые есть у языков десятков европейских и азиатских народов. Загадочное единство предков, общее, «первое» могучее племя, о месте и судьбе которого строят предположения языковеды и историки – гиперборейцы, носители ностратического (от латинского слова, обозначавшего «наше») языка. Если его не было бы, то откуда у марийцев, народа неславянского, не индоевропейского даже, древние и понятные для уха любого человека «атя» – «отец», «вюд» – «вода»?… Это к тому – что все люди братья. Только судьба у них разная.
Потомками носителей ностратического языка лингвисты числят, среди прочих, алтайский народ. Его потомками, опять-таки среди прочих, – уральский. Этот период предыстории предков жителей Поволжье – XII–VIII тысячелетия до новой эры, древний каменный век – палеолит.
Потомками уральцев становятся финно-угры. Их единство заняло временные пределы между VIII и V тысячелетиями. Дальше пути племён расходятся.
