Ещё за полвека до этой экспедиции существовало убеждение: до русских в Поветлужье жили только марийцы, как их называли тогда – черемисы.
Первым сомнения в этом высказал археолог и этнограф Иван Смирнов, будущий профессор Казанского университета. В 1887 году он участвовал в экспедиции в эти места. И спустя год в своей книге «Черемисы» писал: «Страна, в которой окончательно осели черемисы, не была пустыней, когда они здесь поселились. Главные воды территорий от Волги до Вятки были известны человеку задолго до начала черемисской колонизации. Все они имели названия, не соответствующие по своему составу черемисским. Мы видим реки: Ветлуга (Вытла), Кокшага (Какшан), Каньга, Кичига…, Пижма, Унжа, Урта, Орья, Крутья, Турья, Курья, Сурья. Названия эти могут считаться вотяцкими, так как ныне вполне определённые следы вотяков мы имеем рядом с этими названиями. Во всех этих названиях звучит или имя вотяков (сейчас мы назвали бы их удмуртами) или вотяцкие слова для обозначения реки, поля, деревни. Из этого обстоятельства, что вотяцкие названия носят мелкие речки, можно заключить, что вотяки, подобно черемисам, застали край если не заселённым, то уж со следами человека. Разнообразие названий, не объяснимых ни из черемисского, ни из вотяцкого языка, показывает, что через край прошёл целый поток народностей. Судя по названиям вроде Сурья, Курья, можно думать, что с вотяками или незадолго до них в краю кочевали зыряне. За вычетом всех зырянских по типу названий мы получаем массу других, которые пока не подлежат объяснению из живых финских наречий и принадлежат, судя по сходству или даже по тождеству, народу, занимавшему громадное пространство от меридиана Москвы до меридиана Перми».
Вспомним и ещё одну группу древнейших названий. Их завершает часть слова «-юг». К сторонам света она отношения не имеет. Этот корень обозначает у финно-угров реку, и по законам языков он прибавлялся обязательно к её собственному названию. Притоки Вохмы – Карюг, Большой и Малый Парюг, Нюрюг, притоки самой Ветлуги – Матюг, Пыщуг. Этим словам тысячи лет. Их много раз искажали – оказывалось, что новым пришельцам трудно их выговорить. Их много раз заново осмысляли: они были похожи на хорошо знакомые слова. Но они все продолжают нести нам память через тысячелетия. Память – о ком?
* * *
Или можно было вспомнить всё того же Александра Спицына, который открыл очень важную для истории Лесного Заволжья ананьинскую культуру. Она принадлежала предкам удмуртов и коми.
Древнее ананьинское городище на Пижме, реке текущей из заволжских лесов в Вятку, было открыто археологом после визита на базар в слободе Кукарке. Сейчас это город Советск, стоящий на устье Пижмы.
На базаре с воза местный крестьянин «почти задарма» продавал очень старые кости. Они были лосиные, коровьи, конские.
– Откуда?
– Да у нас тут целый овраг этими костями завален! Сколько надо – столько бери. Это вёрст шесть отсюдова.
Овраг оказался образцовой доисторической свалкой.
«Нескоро ели наши предки». Лучше сказать – ели они столетиями!
Жизнь не менялась существенно. Видимо не было поначалу особо могучих недобрых соседей, а природа вокруг, которую привыкли щадить, не истощалась быстро. Началось всё с бронзового века, больше трёх тысяч лет назад. А он шёл медленно. Это только те века идут быстро, когда без оглядки потребляют всё наличествующее вокруг, съедают, сжигают в печах, перемалывают, перетапливают, переваривают. А потом в ужасе обнаруживают: за что возьмёмся завтра. И – срочно усложняют технологии, пробуют внедряться «к соседям, в чуждые пределы», чтобы восстановить былое чувство стабильности. А за новыми технологиями – не забудем это – всегда следуют социальные потрясения. Оказывается – новый способ организовать труд уже не строится с привычным жизненным укладом.
Александр Спицын так и назвал тип подобных поселений – костеносным. И писал, что Пижемское «дало изумительные, богатые и разнообразные находки; почти нет таких предметов из числа найденных на костеносных городищах, которые не встречались бы на Пижемском».
Люди жили при впадении Пижмы на высоком мысу правого берега Вятки. С одной стороны – крутой обрыв к ней, с другой – крутой овраг, с поля – пятиметровый земляной вал и в человеческий рост ров. Хорошо просматривались обе реки – единственные торговые и военные дороги в ту пору. Оказалось, культурный слой, идёт и под валом, и поверх него. Значит, долгое время городище вполне обходилось без мощной обороны – не было у него опасных врагов.
Люди на городище, как установили археологи, жили около трёх тысяч лет подряд – до, скажем, XI века! Жизнь их менялась медленно – почти как жизнь откладывавшего пласты осадков доисторического моря. В нижнем слое городища – кости лося, оленя, медведя, зайца, бобра, и их примерно половина. Другая половина – кости домашних животных – в основном лошади, также свиньи. Костей рогатого скота нет. Выше останков диких животных всё меньше, а домашних – больше, встречаются корова, овца. Много рыбных костей.
Поначалу всё решала в жизни этих людей охота, потом они научились растить домашний скот и ловить рыбу: мир менялся, и жить в нём по плечу только обучаемым. В верхних слоях появляются кости бобра: значит, появилась и торговля, а охота стала промысловой – на обмен с соседями. Признаков плужного земледелия в городище нет: видимо, лошадь была для пижемцев только едой и транспортом.
* * *
Похожими оказались и городища Лесного Заволжья, найденные по берегам Ветлуги.
Большинство поразило Отто Бадера и его товарищей даже не столько своей древностью, сколько многослойностью.
Да, они были старше Рима! Но история их прерывалась. Люди покидали насиженные места и вновь возвращались туда спустя столетия.
«Ветлужские городища, – напишет, осмысляя находки Отто Бадер, – представляют собой достаточно типичные укреплённые поселения, но не вполне однородные. Хронологический диапазон… велик и достигает двух тысяч лет. При этом древнейшие городища расположены на Ветлуге довольно равномерно по всему нижнему и среднему течению. Часть городищ имеет по два, три или даже четыре разновременных культурных слоёв, распадающихся на несколько последовательных групп, отражающих исторические процессы».
Нижний ярус археологи затруднились датировать и привязывать к какой-то культуре конкретно: в нём больше всего ещё каменных орудий.
Слой непосредственно над ним отнесли к VII–V векам первого тысячелетия до новой эры.
Третий – к её IV веку – ананьинская культура.
Именно к её эпохе Отто Бадер отнёс самый расцвет городищ – и Одоевского, и соседних, на Ветлуге. Это был уже ранний железный век – середина первого тысячелетия до новой эры.
Вспомним: часть потомков балахнинцев и волосовцев ушла больше трёх тысяч лет назад на северо-восток. Со временем уже их потомки создали ананьинскую культуру. Ананьино – деревня возле прикамского города Елабуги в Татарстане. Там в пойме и был в конце XIX века найден могильник, давший название культуре. Ананьинцы были монголоидами лишь с немногими европеоидными чертами. Они возделывали землю на выжженных делянках, разводили скот, ловили рыбу. Они обрабатывали кожи, ткали. Умели выплавлять медь и железо. Для железа требовалась высокая температура, не достижимая при горении дерева. Значит, был открыт как топливо древесный уголь.
