Валерка выпрямилась, прикусив губу, чтобы удержать злорадную ухмылку, и как ни в чем не бывало направилась к дому.
Она прошла через двор. Николаев ехал в трех метрах сзади. Запер машину и следом за дочерью вошел в подъезд.
Мать, открывшая дверь, подозрительно повела носом.
– А ну, погоди… – она придвинулась вплотную к дочери. – Ты что, куришь?
– Нет, только пью и колюсь, – спокойно ответила Валерка и скрылась в своей комнате.
– Как ты со мной разговариваешь?
– Ну что ты с порога начинаешь? – негромко сказал Николаев. – Дверь не успела открыть…
Обедали все вместе, что случалось редко. Мать сновала между столом и плитой, дед вдумчиво ел суп, Валерка скучно жевала бутерброд, глядя в окно. Николаев искоса поглядывал на нее.
– Как в школе? – наконец спросил он.
– Чего это ты вдруг?
– Ну… интересно все-таки, как учится моя дочь.
– Нормально, – пожала плечами Валерка.
За столом снова стало тихо. Дед расправился с супом и аккуратно положил ложку на кусочек хлеба.
– Заказы завтра дают, – сообщил он.
– Для участников Куликовской битвы, – вставила Валерка.
– Помолчи, – прикрикнула на нее мать. – А что будет?
– Сервелат обещали и гречку. Ну и как обычно…
– Слышь, дед, – сказала Валерка. – Знаешь, для ветеранов новые льготы ввели?
– Какие? – настороженно спросил дед.
– Вам теперь можно улицу переходить на красный свет и заплывать за буйки. – Валерка заржала.
– Ты замолчишь или нет? – крикнула мать.
– Спасибо! Спасибо! – закивал дед. – Чему вас только в школе учат? Смешно, да? Ну, посмейся.
– А кстати, – мирно сказал Николаев. – Что проходите?
– Всего понемножку.
– Ну, например? – все пытался завязать разговор Николаев.
– Например?… – Валерка подняла глаза к потолку. – Ну, например, знаешь первый признак беременности?
– Н-нет, – неуверенно сказал Николаев.
– Это когда в школу не хочется…
Мать поперхнулась чаем. Опешивший Николаев невольно глянул на живот дочери. Валерка невозмутимо собирала хлебом подливу с тарелки.
После обеда она нехотя промямлила что-то вроде «спасибо» и исчезла в своей комнате, забрав с собой телефон. Николаев видел дочь редко, когда заставал ее дома после школы или поздним вечером, когда она возвращалась с тусовки. Обычно она сидела у себя с учебниками или валялась на диване с наушниками и, если ее не трогали, могла за день не произнести ни слова.
После новостей по ящику начался концерт. Валерка уселась в проходной комнате перед телевизором в коротком халате, привычно подтянув одно колено к груди, молотила зубами жвачку, пускала пузыри и отбивала ладонями по стулу и пяткой по полу бешеный ритм.
– Одерни, заголилась! – сказала мать, пробегая через комнату.
– А чего? – Валерка задрала халат и оглядела узкие трусики. – Турция. Оч-чень сексуальные!
– Эх, бесстыжая, – мать укоризненно покачала головой. – И в школе так же?
– Ага.
Через минуту мать снова заглянула в комнату.
– Да сделай ты тише!
Валерка никак не отреагировала.
Мать снова распахнула дверь:
– Я к кому обращаюсь? К стене?! – прошла к телевизору, приглушила звук.
Валерка дождалась, пока она выйдет, не вставая дотянулась до телевизора и снова врубила на полную громкость.
– Нет, я так больше не могу! Она специально! Алексей! – мать побежала жаловаться отцу.
Николаев решительно вошел в комнату. Валерка, не меняя позы, скосила глаза, настороженно следя за ним. Отец направился было к телевизору, потом вдруг взял стул и сел рядом с дочерью, скрестив руки на груди.
– Это какой ансамбль? – спросил он.
– Группа, – сквозь жвачку поправила Валерка.
– Что за группа?
– «Ария».
На экране размалеванные во все цвета радуги, уже далеко не юные мужики с растрепанными волосьями скакали по сцене, визжали и дергались в конвульсиях, будто совершая непристойный акт с болтающимися на животах гитарами.
Николаев усмехнулся.
– Нравится?
– Угу! – утвердительно кивнула Валерка, не отрываясь от экрана.
Между тем двое гитаристов подскочили друг к другу и, изогнувшись, прислонились спинами, радостно улыбаясь в зал.
Николаев начал раздражаться, засопел, ерзая на стуле, поглядывая на Валерку.
– Дебильство какое-то! – наконец не выдержал он. – Я не пойму – тебе это действительно нравится или придуриваешься?
– Мне нравится все, что не нравится вам, – спокойно ответила Валерка. – А что вас злит – так это я вообще тащусь!
– Что за выражение! – сорвался Николаев.
– Ха-а! – Валерка аж подскочила от удовольствия. – Я тащусь!
– Валерия!
Дрянная девчонка, кривляясь и пританцовывая, направилась в свою комнату, громко распевая:
В детском саде малыши
Накурились анаши —
Тащимся! Тащимся!
Тащимся! Тащимся!
Николаев бросился за ней, но Валерка юркнула к себе и подперла дверь креслом.
Историчка с допотопным пучком седых волос на затылке рассказывала о наступлении Антанты, водя указкой по стрелкам на карте. Валерка сидела за последним столом, развалившись, вытянув ноги. Ее соседка Лена, милая курносая девчонка с высокой кружевной стойкой на блузке, внимательно слушала – она шла на золотую медаль и до дурноты, до головных болей и бессонницы боялась грядущих экзаменов.
– Слышь, Авария, – прошептал с соседнего ряда Киселев, грубоватый парень со сросшимися на переносице бровями и оттого вечно хмурым лицом. – Правда, «Проходной двор» в МАДИ выступает?
Валерка кивнула.
– Во сколько?
– В семь.
– Ты пойдешь?
– Если черепа из дома выпустят.
Историчка глянула на них, но сделать замечание не решилась.
– Валер, – чуть слышно прошептала Лена, не поворачивая головы, – она на тебя смотрит…
– Ну и что? – громко спросила Валерка.
Лена испуганно сжалась.
– Необыкновенно хочется мороженого, – сказал Кирилл, рослый сосед Киселева. – К чему бы это вдруг?
– К смерти, – откликнулся с другого ряда Пухлый.
– А правда, сейчас бы граммчиков двести…
