– Спас Ярое око! – сдавленным голосом прошептал Рубль. – Бегун, скажи, что я не сплю!
– Тихо… – не оборачиваясь, прошептал Бегун.
– Господи, верю в Тебя! – истово перекрестился Рубль. – Это же миллион грин на «Сотбисе»! Я плюну в рожу тому, кто даст на доллар меньше!
– Заткнись! – прошипел Бегун.
Священник, стоявший на амвоне, дождался, пока стихнет в толпе прихожан шепот и прекратятся оглядки на чужаков, и продолжил проповедь:
– …И пришли в тот черный год на Белое Озеро воины Антихристовы, восставшие из ада, в черном одеянии, с мертвыми глазами и страшные ликом, и пошли по селам, глумясь над народом нашим, над верой нашей. Посшибали кресты с храмов наших, а в самые храмы ввели коней своих, а огонь в печи разводили Святым Писанием, и собрали иконы и иные святыни наши на продажу и посмеяние иноверцам. И поселились в домах наших, и надругались над женами нашими, и истребили отцов на глазах у детей, а самих нас согнали в овин со скотиной вместе. И в ночной молитве возопил я: «Господи Иисусе Христе, Ты учил нас смирению, но доколе терпеть нам?» И спустился ко мне ангел небесный, скорбен ликом, в окровавленных ризах, и сказал: «Идите и возьмите святыни ваши». И явил Господь чудо: мертвый сон скрепил глаза и уши стражникам, и запоры отпали сами собой, как струпья с раны…
– Красиво излагает, – прошептал Рубль. – Чекисты, видно, ужрались на халяву, а они доски под мышку – и чесанули в глухомань.
– И сказал мне скорбный ангел: «Уведи паству свою из земли, поруганной Антихристом». «Куда идти? – спросил я. – Ведь топи кругом». «Идите, – сказал ангел. – Ярое око укажет вам путь». И явил Господь второе чудо, и прошли мы с молитвой по топи блат, ако посуху, а когда воины Антихристовы, восстав ото сна, кинулись по следу нашему, как собачья свора, – разверзлись под ними смрадные топи и поглотили их без следа…
– Запетляли, бедных, как нас с тобой, а сами по охотничьим тропам… – комментировал Рубль.
– А когда на седьмой день, ослабшие силами и гладные, забылись мы сном, в третий раз спустился ко мне ангел и сказал: «Останьтесь здесь и срубите храм во имя Спасителя вашего, и срубите село и назовите его Белоозеро взамен покинутого, и живите в мире. За терпение ваше, за веру вашу отметил вас Господь особой милостью, и продлите вы род человеческий». И сказал ангел: «Не на время, а на долгие годы пришло воинство Антихриста на многострадальную землю Русскую. Забудут люди веру свою, а если и вспомнят Господа, то будет эта вера слаба, как древо с отсеченными корнями – хоть и зеленеет по весне, но умирает с первым утренником. Забудут люди предков своих, перестанут чтить отца своего и мать, а тако же дети их самих оставят в старости. Забудут люди землю свою, и станет земля отравлена и будет родить отравленный хлеб. Забудут люди язык свой и песни свои и не смогут сказать ни о печали, ни о радости своей. Забудут люди труд свой и оставят свой труд машинам, и станет машина сильнее человека…»
– Ангел-то как в воду смотрел, – усмехнулся Рубль.
– И станут люди злы без веры своей, без предков своих, без земли своей, без языка своего, без труда своего. И тогда уже явится на Русь сам Антихрист, и начнут люди истреблять друг друга и истребят без остатка, а последние задохнутся в смраде отравленной земли. И тогда вострубят трубы, и поднимет Господь мертвых для Страшного суда. И сказал ангел: «Храните веру свою, и предков своих, землю свою, язык свой, трудитесь своим трудом, и когда очистится земля от Антихриста и изойдет смрад его, явлюсь я снова – не вам, и не детям вашим, а детям детей ваших или их детям – и поведу заселять землю и продолжать род человеческий. Аминь». Вознесем же молитву Господу нашему Иисусу Христу за великую милость Его!
В толпе прихожан Бегун увидел Неждану в низко повязанном платке. В полумраке церкви светились ее глаза, огромные, восторженные, она не замечала его взгляда, ничего вокруг, она разговаривала с Богом и слышала ответ на свою молитву. Бегун невольно засмотрелся на ее лицо, не лицо – лик, лучащийся мягким чистым сиянием, какое видел он только на досках великих безвестных иконописцев…
Он обратил глаза к Спасителю и начал повторять слова молитвы, но ответом ему был только немой яростный взгляд, под которым хотелось потупиться, укрыться за спинами, бежать прочь.
Голый по пояс, в лаптях под короткими портами, Бегун мотыжил землю на опушке. Земля здесь возделывалась давно, была освобождена от мха и корней, удобрялась золой от сжигаемых тут же дровин, и все же оставалась таежной, иной, чем в центре России, в тех областях, которые прочесал Бегун вдоль и поперек, – непривычной к репе, моркови и другим овощам, – будто мужику с задубевшими негнущимися пальцами поручили тонкую работу – вставить нить в игольное ушко.
Кроме овощей на разбросанных в тайге полях-опушках сеяли рожь, ячмень, лен. Из осторожности, чтобы не навести случайного путника на село, поля были удалены километров на пять. Крупного скота – ни лошадей, ни быков – в Белоозере не было, работали мотыгой и заступом, а бороны таскали впятером.
Бегун шел с краю, вдоль леса, радом работали озерские бабы и девки – не так замашисто, как он, хоть мельче, но проворнее; он с непривычки вместо того, чтобы пушить землю, выворачивал громадные комья и принимался кромсать их. Солнце пекло над головой, густо пахло смолой от горячих сосновых стволов, пот ручьями лился по спине, так что промокли, потемнели под поясной веревкой порты.
Из лесу появился Рубль в джинсах и фуфайке, в зимних ботинках, – он упорно не желал менять московский наряд на холстину и лапти, – выше колен залепленный жидкой грязью, с зелеными клочьями тины.
– Ты откуда такой красивый? – спросил Бегун.
– На восток тоже болота, – безнадежно махнул он рукой назад. – Не соврал поп – мы тут как на острове… Прикурить дай. Газ кончился, – он пощелкал зажигалкой.
– Выбрось, – посоветовал Бегун.
– Ты что?! – возмутился тот. – «Картье»!
Бегун вытащил из подвешенного к поясу кисета огниво и кремень, ловко запалил кусок березового трута. Лева прикурил громадную, рассыпающуюся в руках самокрутку, с омерзением втянул тяжелый белый дым.
– Курить, что ли, бросить? Этой отравой только демонстрации разгонять, – он отошел и прилег в теньке, прижав к уху приемник. Он слушал его на самой малой громкости и только новости и футбол, чтобы медленнее сажать батарейки.
– Да, Бегун! – крикнул он. – В парламенте опять импичмент обсуждают! Во дела!
– Лева, пора забывать некоторые слова, – ответил Бегун, снова берясь за отполированное до костяного блеска древко мотыги, – «парламент», «Картье»…
– Не дождешься!
– Веселее, бабоньки! – крикнул Бегун, разогнувшись на минуту утереть локтем лицо.
Те засмеялись, они с любопытством поглядывали на него – непривычно было видеть мужика, хоть и такого нескладного, за бабьей работой. Свои, озерские, от мала до стара охотились, порой по неделе пропадали в тайге. Малыши ловили рыбу прутяными мордами в болотных протоках, а закинув морду, играли в бабки или конопелю – там Бегун был и вовсе лишним.
