На дороге их ждали две машины.
– Выхожу. – Гвардеец спрыгнул на дорогу с подножки джипа. Тотчас открылась дверца БМВ, вышел человек. Он, как зеркальное отражение Гвардейца, прижимал к уху переговорник, в другой руке держал дипломат.
– Покажи товар, – сказал Гвардеец в рацию.
– Выходи, – велел Бонифаций Ренату.
Тот встал рядом с машиной. Бонифаций, Павлин и бандиты из УАЗа вышли и встали за ним, держа его на прицеле автоматов. Одновременно распахнулись дверцы машин напротив, оттуда появились бойцы. Один из них, как и Бонифаций, держал рацию. Только Вышка и водители противника остались за рулем, отжав сцепление, готовые в любой момент рвануть с места.
– Я пошел. – Гвардеец отдал рацию Грохлову и медленно двинулся вперед. Человек из БМВ пошел навстречу. Они встретились на середине дороги. Человек протянул дипломат. Гвардеец присел, положил дипломат на колено, открыл, стал пересчитывать банковские упаковки…
Грохлов напряженно наблюдал за ними, вцепившись в руль потными руками.
– Что там? – послышался в переговорнике голос Бонифация.
– Бабки считает, – ответил Грохлов.
Гвардеец разорвал одну упаковку, проверил доллары на свет и на ощупь…
Бандиты с пленником и бойцы неподвижно стояли друг напротив друга.
– Грохлов! – окликнул Бонифаций.
– Че?
– Хрен в очко! Не отключайся, говори что-нибудь!
– Что говорить?
– Стихи читай, идиот!
– На лукоморье дуб зеленый, – покорно начал Грохлов, не отрывая глаз от двух фигур на дороге. – И золотая цепь на нем… Чего-то там, и кот ученый… идет направо и песни поет… Считает еще. Полный чемодан бабок… Избушка там на курьих ножках, русалка на ветвях сидит… Там царь Кощей над златом дохнет. – Грохлов нервно хихикнул. – Это не я, это Пушкин… Еще чего-то там такое… забыл… А! Там русский дух, там Русью пахнет… Все, идет!..
Гвардеец закрыл дипломат, и они с противником, не поворачиваясь друг к другу спиной, разошлись к своим машинам. Гвардеец сел рядом с Грохловым, взял рацию:
– Деньги у меня.
БМВ и джип медленно стали разъезжаться в разные стороны.
Бандиты, не опуская автоматов, отступили к уазику, оставив пленника на середине дороги около «мерседеса». Вышка медленно сдал задним ходом, потом круто свернул на лесную тропу, укрывшись за деревьями, и дал полный газ.
Уже в сумерках УАЗ с джипом въехали в Москву. Навстречу им из домов тотчас высыпали бандиты. Грохлов картинно встал на подножке и с победным воплем вскинул кверху дипломат:
– Есть!
Кто-то вырвал у него портфель, пачки долларов пошли по рукам.
– Живые бабки! Теперь разбегаться можно!
Бандиты обнимались, колотили друг друга по плечам, кто-то на радостях палил из автомата в воздух.
Числитель со своей командой мрачно наблюдал со стороны за общим ликованием.
Гвардеец протолкался в середину толпы, забрал дипломат, сложил обратно деньги.
Он отдал портфель с деньгами Кощею. Тот, не вставая с кресла, взял, равнодушно поставил рядом. Гвардеец протянул ключи от джипа.
– Оставь у себя, – сказал Кощей. – Я так на права и не сдал.
– Люди спрашивают – когда деньги делить будешь?
– Люди?… – усмехнулся Кощей. – А ты почему не спрашиваешь?
Тот пожал плечами.
– А что ты вообще хочешь от жизни, Гвардеец? Там-то все понятно, – кивнул Кощей за окно. – Красивая машина, бабы, пальмы на берегу – словом, жвачка в теплом стойле и самка под боком. А ты к чему стремишься?
– Выжить.
– Невозможно всю жизнь выживать. Ты ведь не со своим призывом в армию пошел. Учился в институте?
– Да.
– Почему бросил?
– Так получилось.
Кощей, улыбаясь, покачал головой.
– Не верю, что получилось. Скорее, ты так решил. Почему?… Хотя зачем толкать тебя в прошлое? В лесу нет прошлого. В лесу есть только одно время – настоящее. Только один этот день, – он с грустной улыбкой провел ладонью по волосам Марты. – Скучно со мной, правда? – спросил он то ли у нее, то ли у Гвардейца. – Мне самому-то с собой скучно… Прокати лучше Марту, – неожиданно сказал Кощей. – Она на таких машинах еще не ездила – все больше на трейлерах. Каждый вечер на нее любуется.
Гвардеец растерянно посмотрел на Марту.
– Езжай, – велел Кощей. – А то она чувствует себя как райская птица в золотой клетке и не видит, что дверца открыта. – Он взял со столика книгу.
Джип мчался по ночному лесу. На поворотах мощные фары далеко пробивали лесную чащу и снова нащупывали белую песчаную колею дороги.
– Зачем он это сделал? – спросила Марта. – Он же все знает…
– Все равно. – Гвардеец заглушил мотор и обнял ее, торопливо стал целовать шею и грудь, расстегивая платье, вслепую нащупал рычаг и опустил спинку сиденья.
Марта чуть отстранилась.
– Подожди, – прошептала она. – Я должна сказать… Подожди… Он не зря сказал про трейлеры – чтобы мне напомнить… Я не все тебе рассказала… Сбежала из города, поехала к морю, через всю страну. Стала плечевой. Знаешь, что такое плечевая, Гвардеец? На трейлерах койка у водителя за плечами. Один за рулем, а сменщик со мной. Потом наоборот. Надоела – меняются с другим экипажем. Плечевых по запаху узнать можно – соляра и масло, духами не перешибешь… Приехала, села у моря – без копейки, в одном платье. Была плечевой – стала пляжной. А ночью огни по набережной – другая жизнь, только не для меня. Я с теми же серыми мышами, которые на скопленные гроши приехали оторваться. Месяц выдержала, поехала обратно. И перед самым городом Кощей машину остановил. На мне платье уже лохмотьями висело – протерлось… Почему осталась…
– Нет прошлого. – Гвардеец поцеловал ее в мокрое от слез лицо…
Джип стоял посреди ночного леса. Далеко в чаще в свете фар мелькнули отраженным светом волчьи глаза…
Они лежали, обнявшись, на заднем сиденье.
– Как много надо было случайностей, чтобы встретиться… – сказала Марта. – Так получилось… – Она заглянула ему в лицо. – Почему ты убил тех четверых, в армии, Гвардеец?
– Так получилось. – Гвардеец, как был голышом, перебрался на переднее сиденье. Взял сигареты, закурил. Марта села рядом, поджав под себя ноги. Гвардеец завел мотор и тронулся дальше.
– А все-таки? – Марта смотрела на него, ожидая ответа.
Гвардеец выехал на проселок, сильнее нажал на газ.
– Понимаешь… Мне лет пятнадцать было. Домашний ребенок. Ходил с девочкой, целовались, письма друг другу в ящик бросали – все как у всех… Однажды гуляли вечером – нас остановили человек восемь, намного старше, и раздели ее у меня на глазах… Меня даже не били – сам не решился подойти, да и не смог бы ничего сделать, только просил ее не трогать. Она им не нужна была, они от меня кайф ловили, смеялись, от моего унижения, как я топчусь – ни уйти не могу, ни подойти… Ничего не изменилось потом. Пай-мальчик. Тихий-тихий. А я сидел на уроках и об одном мечтал – как я их убиваю, каждого по отдельности. Как сладкий сон. Ни о чем другом думать не мог. Подробно представлял – каждого по очереди, но не в спину, а так, чтобы видели и понимали… Понимаешь, когда в армии все снова началось… У них даже рожи у всех одинаковые, повадки одни и те же… Только у меня автомат в руках был… Понимаешь, – Гвардеец, сам не замечая, все быстрее гнал машину, – они смеялись, не верили, что я буду стрелять! А я был счастлив, когда их убивал, каждого, когда видел, как пули входят! А они понимали, что я их убиваю! Понимаешь, я никогда в жизни не был таким счастливым!..
