– Я это слышу каждый день, – огрызнулся Самвел. – Знаешь, с бабками мне и эта кровать диваном покажется. Ты там скажи, что нехорошо задерживать.
– Эти люди не любят напоминаний. И эти люди не обманывают, потому что хорошо знают закон: кинул – пуля.
– Мне не подходит вариант с пулей, он не принесет бабок.
– Зато принесет удовлетворение. Все, не будем заниматься грызней из-за ерунды.
– Бабки не ерунда. Я завалил Алекса, хочу получить гонорар.
– Через несколько дней получишь, – заверил Дудин, сбавив обороты. – За все получишь сполна и, если пожелаешь, поедешь кататься по синему морю. Недельный круиз – дополнительное вознаграждение. Если, конечно, не опоздаем, как в прошлый раз.
– В натуре? – воспрянул Самвел. – Не надуют?
– Побоятся. Тебя они не знают, но в курсе, что работаю я не один. Получается, я твое прикрытие, а ты мое. Теперь слушай. Двенадцатого мая в двадцать три ноль-ноль ты должен будешь ждать в одном месте. Где ждать – скажу в день операции. Я приеду туда не один. Когда выйдет из машины пассажир, стреляй в него. Стреляй в голову и садись в машину. После этого делим бабки, они будут со мной, и едем кататься по синему морю.
– Круиз? Это ласкает слух.
– Шел такой треп. Я сто раз говорил, мы с тобой нужны. Пустить пулю по живой мишени далеко не каждый может. Вообще-то, если честно, я бы не хотел жить в мире, где всякий имеет наклонность убивать. Во-первых, конкуренция. Во-вторых, неприятно. Посуди сам, не было бы гарантии, что и в тебя не выстрелит кто-то из-за угла. Некоторые даже не из-за бабок убивают, а просто так. Представь, если таких будет каждый второй? На счастье, люди заняты трудами праведными, копошатся, как божьи коровки. Давай выпьем за них, пусть их будет больше, простых, добропорядочных божьих коровок, неспособных взять в руку ствол или нож.
Дудин принес водку и закуску, разлил по стаканам. Выпили. Самвел, прожевав мясо, с тревогой поглядывал на окно, там надвигалась ночь.
– Ты слышал под утро вой? – спросил Самвел, словно не Дудина спрашивал, а самого себя. Вой слышен каждую ночь на рассвете, поэтому Самвел погрузился в себя, вспоминая страшный вой неизвестного зверя. Казалось, от изолированности потихоньку едет крыша, и вой тот скорее плод воображения, нежели действительность.
– Слышал, – развеял опасения в помешательстве Дудин. – Каждую ночь воет. Это собака, всего лишь обыкновенная собака.
– Обыкновенная? Неужели собака может так выть?
– Ну как – так? – усмехнулся Дудин, разливая водку.
– Это как плач, он всегда начинается так, – отчужденно произнес Самвел, слыша вой как наяву. – И будто зовет... призывно зовет. А потом вой поднимается до визга. И такая боль слышится, что нутро переворачивает. Не от сочувствия. От ужаса. Ты вдруг начинаешь считать себя причиной той боли, только не знаешь, кому, когда и за что причинил ее. Длится визг недолго, а после резко переходит в скулеж. Вот он длится... кажется, часами. И ты не представляешь, куда спрятаться, чтоб не слышать. Этот вой давит на мозги, от него сжимается сердце. И вдруг затихает. Плавно затихает, с обещанием повториться.
– Стихов не писал? – нажимал Дудин на мясо с картошкой, оставаясь равнодушным к переживаниям Самвела.
– Нет, не писал. Я был плохим учеником в школе, стихи не любил.
– А я знавал одного. Завалил человек десять, а потом стихами увлекся, когда вышак светил. Заменили пожизненным сроком. Не знаю, пишет ли он сейчас стихи, но ничего получалось, жалостливо.
– Смешно, да? – взглянул исподлобья Самвел.
– Понимаешь, это все пустая лирика, нам она не по карману. Смотри проще. Псина хочет погулять, а ее держат на цепи, вот и воет.
– Да, наверное, – с натугой согласился Самвел, его не успокоило истолкование.
Они пили и ели до полуночи, говорили о бабах, строили планы на будущее. После ухода Дудина Самвел еще долго лежал, не выключая свет, а потом потянуло в сон. Но вой он снова услышал...
Эта же ночь явилась и для Хачатура Кареновича самой страшной за последнее время. Его разбудил телефонный звонок примерно в три утра:
– Хачик, Алекс оставил не только бумаги, за которыми ты гоняешься. Имей в виду, бумагами теми можешь подтереться, потому что он оставил дискеты. А знаешь, что на них? Твой многолетний путь, сравнительная бухгалтерия.
– Как это? – не въезжал со сна Хачик.
– Бухгалтерские документы, платежи, а следом истинные дела. Где спрятали концы и как, куда бабки направляли и сколько, кто партнер, какие судна фрахтовали, что и куда перевозили, что и сколько привозили. Счета, разумеется...
– Что ви хотите? – выдавил Хачик, понимая весь ужас положения.
– Лимон. Всего-навсего «лимон». «Лимон» «зелени», Хачик. Это же мелочь для тебя.
– Такой сумма не лежит в кармане, – ответил Хачатур Каренович, что означало – я иду на все ваши условия.
– Понимаем. Двенадцатого мая в одиннадцать вечера встретимся.
– Но в это время у меня болшой прием...
– Мы в курсе. Кейс держи при себе, мы его заберем сами.
– Как я получу дискеты?
– В руки, Хачик, лично в руки. Это будет наш подарок тебе.
Хачатур Каренович слушал гудки с час, не меньше...
– Артем Игоревич, есть, – услышал Артем по телефону в то время, как Хачик положил трубку.
– Еду, – вскочил он с постели.
Глава 28
Двенадцатого мая повезло с погодой, было очень тепло. Гости съезжались в порт к семи часам, разряженные в пух и прах, предвкушая грандиозное веселье. Их встречали молодые серьезные парни с переговорными устройствами, дежурно улыбались и провожали до причала, где пришвартован был сухогруз, предназначенный для банкета. Этот каприз Хачика – отмечать годовщины на кораблях – всячески поддерживали его знакомые, которым банкеты на палубах казались экзотическими. Сухогруз отдраили, поставили столики на палубе, накрыв белоснежными скатертями. Гирлянды крошечных лампочек мигали и переливались всеми цветами радуги, создавая праздничное настроение. На сколоченной эстраде музыканты проверяли аппаратуру, певцы стояли в сторонке. Обычно Хачатур Каренович приглашал на банкеты парочку российских звезд. А сегодня ограничился местными вокалистами из ресторанов и самодеятельности. Официанты придирчиво осматривали столики на два-четыре человека, заставленные едой. Хачик не Булькатый, у него и продукты высший класс, и спиртное не местного разлива.
Хачатур встречал гостей на сухогрузе. Встречал невеселыми глазами и вымученной улыбкой, но с возгласами приветствия, находя для каждого гостя пару теплых слов. В руке сжимал ручку небольшого кейса, сжимал до белизны пальцев. Ожидая очередных гостей, поднимающихся по трапу, выискивал среди увеличивающейся толпы незнакомцев, проникнувших на судно каким-нибудь другим путем. Плеск воды, бьющейся о борта, не приносил обычного умиротворения, напротив, нагнетал беспокойство. За полчаса до съезда гостей пожаловал Артем Игоревич, которого уже не поворачивался язык назвать «малчиком». Он прибыл с большой командой людей в штатском. Хачик, признаться, был шокирован, но Артем, видя его растерянность, мгновенно объяснил их появление:
