– Служит… Полгода осталось…
Внучка поникла головой. Все настроение деду испортила. Лучше бы не приходила. Деда не проведешь: случилось что-то серьезное. Скорее всего, то, о чем она уже кончиком языка говорила. Тогда тоже пришлось вытягивать.
– Что? – догадался дед. – Так и сосут из тебя?
– Как тебе сказать…
– Соску себе придумали…
Наденька взяла деда под локоть. Не соску придумали, подстилкой сделали. Но как об этом сказать деду?
– Рассказывай, не томи. Никому не скажу.
– Не смогла я отказать…
– Бнатову?
Внучка кивнула. Ему, козлу, отдала себя. А тот даже ничего не понял с пьяных глаз.
Дед окаменел.
– Когда?
– В тот день как раз, как ты на них наткнулся.
– Не зря, значит, страдал я…
Дед раздул ноздри, уцепился пальцами в края сиденья и качался. Взад и вперед. Туда и сюда. Опоздал.
– Но ты хоть сделала, как я учил? – спросил он твердо.
Та кивнула.
– Ты это дело храни, не выбрасывай. Выпишут – вплотную займемся.
– Он угрожает. Говорит, если не буду с ним – по стенке размажет.
– Замучается мазать…
– У них банда своя. Никого не боятся. И прокурор у них свой. Из разговоров поняла. В общем, такое впечатление, что они хозяева жизни. Для чего я им нужна? И надолго ли?…
Царев перестал качаться, приблизился к внучке лицом.
– Ступай сейчас же ко мне и никуда не выходи. Скажи матери – дед велел пожить. А на работу не ходи пока. Вечером приду…
– Тебе же лечиться надо!
– Заросло у меня…
Он поднялся и подтолкнул Надежду к выходу.
– Возьми ключи у матери. Скажи: я велел. Иди. Купи продуктов. Деньги у меня в зале под клеенкой лежат…
Дед поцеловал ее в темя и подтолкнул к выходу. Ему некогда. Он спешит. Развернулся и пошел к лестнице, не оглядываясь.
Лечащий врач выкатил на Царева глаза: какая выписка! Лечение еще не закончено, а ему подавай. А если с ним станет плохо, кто будет отвечать?!
Однако Царев продолжал глыбой возвышаться над письменным столом. Он не отстанет, потому что так ему надо. Вылечился. Здоров. Даже расписку предоставит, что никаких претензий у него нет и не будет.
– Смотрите…Вам жить, – вздохнул врач и отпустил больного.
Пусть идет, если охота. А что он может, врач, если у больного обстоятельства изменились. Швы бы не разошлись. Медицина в основном сделала свое дело.
Царев собрал вещи, переоделся и поспешил к выходу.
– Выписку из истории возьмите! – крикнули ему.
– Потом! – махнул он рукой.
Медсестра догнала его на лестничной клетке и протянула бумажку.
– Спасибо за лечение, дочка…
Вскоре Царев уже был дома. Внучка только что пришла из магазина и укладывала в холодильник продукты. Битком забила. Свои деньги, видно, потратила.
Саня нырнул в холодильник и достал оттуда бутылку водки.
– Тебе же нельзя, дедуля.
Кому нельзя, а кому и можно. Будут ему указывать в собственном доме. Он сорвал головку с бутылки, хрустнув резьбой, и налил себе полстакана. Много пить он не станет. Надо быть с трезвыми мозгами. И если он сейчас слегка хлебнет, так на то есть основание.
Дед вцепился зубами в стакан и медленно высосал, крякнув. Слава богу, он снова дома. Отломил кусок колбасы, кое-как очистил и принялся есть. Потом вновь ухватился за бутылку.
– Деда…
Однако тот лишь поднял указательный палец и покачал им в воздухе. Никто не должен ему мешать. Выпил половину бутылки, доел колбасу и полез в подпол с озабоченным видом. У него там лежало мешка три картошки, на полках стояло варенье. Проверить, видно, решил.
Надя присела рядом с крышкой.
– Ты иди, занимайся там, – бубнил под нос Царев.
Не хочет, чтобы внучка смотрела за ним. Для чего-то зашел за основание печи. Вероятно, проверить решил, не оседает ли.
Надя встала с колен и вошла на кухню. Щей, что ли, сварить. Да и на второе что-то сготовить желательно.
Она опустила в кастрюлю мясо и поставила на газовую плиту. Затем вынула из-под скамьи ведро с картошкой. Хорошо у деда в доме. Больше недели не жил, а все равно тепло. Хорошая вещь – газовое отопление. Хочешь – летом включи и грейся, если замерз. Бывают же такие моменты.
Дед выполз из подполья и закрыл за собой крышку. В руке он держал брезентовый сверток. Чего только нет у него в доме. Все-таки жизнь прожил. Натаскал себе всякой всячины. Сейчас будет рассматривать. Гвоздей, может, кучу вынул.
Тот выдвинул от стены табурет и положил на него сверток. Подвинул другой табурет, сел у печи. Ему здесь удобно. Как его ни уговаривали, чтобы печь сломал, не согласился. Развязал тесемки, развернул брезент. Внутри оказался еще один сверток – продолговатый газетный комок, промасленный насквозь. Дед и его принялся разбирать, хотя можно просто бросить в печь и сжечь.
Изнутри выглядывал кусок трубы, весь вымазанный толстым слоем солидола. Дед содрал остатки газеты и бросил в печь. Оторвал кусок половой тряпки, снял солидол и отправил туда же. Снова оторвал тряпку и принялся выбирать остатки. Тугоплавкая смазка не желала расставаться с металлом.
– Дедушка, это ружье?
Внучка от удивления хлопала ресницами. Но она ошиблась. Это был винтовочный обрез. Здесь же находились патроны россыпью и несколько пустых обойм.
Царев тщательно стирал с каждого патрона смазку, расставляя столбиком на скамье. Полсотни с лишним насчитал. Затем полностью выдвинул из гнезда затвор и тщательно осмотрел. Ружейная смазка благодаря дополнительной консервации сохранилась. Ржавчина не тронула металл. Оружие имело прицельную рамку и самодельную мушку на конце дульного среза.
Хозяин вставил магазин. Лязгнул затвором, досылая патрон в патронник, и поставил оружие на предохранитель. Накинул на себя куртку и вышел во двор.
– Ты куда? – Внучка следовала за ним.
– Проверить надо…
Дедушка подобрал в углу березовую чурку и сунул по мышку. Вдвоем они вошли в баню и у входа остановились.
– Закрой дверь плотнее. Зажми теперь уши…
Сам положил в углу березовый чурбак и вернулся к двери. Сел на порог, прицелился. Отдачей от выстрела обрез едва не вырвало из рук. В ушах звенело. Надька что-то говорила деду, но тот не соображал.
– Что говоришь? – переспросил он.
– Оглушило, говорю…
– Семизарядный. Действительный огонь до двух тысяч метров… Пока ствол не укоротили…
