– У вас все? – спросил Штукатуров.
– Да, ваша честь.
– Суд предоставляет слово подсудимому в свою защиту.
Олег встал и принялся рассказывать то, что, по мнению Степаныча, не требовалось. Он принялся говорить издалека. Упомянул о вымогательстве адвокатом огромной суммы денег за якобы благополучный исход дела. Рассказал о стычке следователя с отцом. Собрал все в кучу и получил букет из лопухов и крапивы. Суд внимательно слушал.
– Суд предоставляет вам последнее слово.
– Я отказываюсь от него, поскольку не считаю себя виноватым. Все знают меня честным человеком. Мой отец до самой пенсии служил в органах внутренних дел, а брат служит до сих пор в ФСБ. Однако даже их участие не помогло мне. Мне нечего сказать. Я ни в чем не виноват.
– Всё у вас?
– Да.
– Суд удаляется для вынесения приговора. Приблизительное время оглашения приговора – шестнадцать часов.
Народ встал. Суд вышел. Конвой поспешно вывел подсудимого из зала и, опустив по ступеням на первый этаж, закрыл в камеру для подсудимых.
– Возьмите для него хотя бы кусок хлеба, – настаивала Серафима Семеновна.
Однако конвой оказался неумолим.
– Не положено. Откуда нам знать, кто вы такая?!
– Мать я ему, разве не видно?
– У вас не написано… Отойдите от двери. Обращайтесь к начальству – их распоряжение.
– Он же голодный…
– Кормили… Когда можно было. Со вчерашнего дня запретили. Разве же мы враги…
Ефремова в слезах с трудом поднялась наверх.
– Может, у тебя возьмут?
– Сиди, не возьмут, – осадил ее Степаныч. – Не умрет наш Олег. Не до еды ему сейчас. Сиди. Поняла?
Семеновна вновь заплакала, размазывая по щекам слезы. Потом полезла в карман, достала бутылек с корвалолом, накапала в бокал, капнула газированной воды из бутыли и выпила.
– Пойдем, прогуляемся, Сима. Быстрее время пройдет.
– А вдруг они раньше времени выйдут?
– Сказали же…
Однако Серафима Семеновна гулять не согласилась и Степаныча от себя не отпустила. Симу словно заклинило. Об одном и том же по нескольку раз «проехалась» – если бы да кабы. Если бы у бабушки был этот самый, то она была бы дедушка.
Народ подходит и отходит. Спросят слово, сами скажут и снова в сторону. Но уходить никто не думает. Ждут решения. Неужели действительно нет в государстве справедливости?! Степаныча этот же судья отпустил. Вот бы еще Олега выпустил на свободу. Но одинаковых приговоров, известное дело, не бывает. Снаряд из одной пушки, и тот в одну и ту же воронку не попадает, а тут дело уголовное. Его и самого-то, может, давно «подарили», судью этого. Мог бы сказать хоть слово.
В коридор вышла секретарь.
– Прошу в зал по делу Ефремова! – громко объявила она и открыла дверь.
– А ты говорил – гулять пойдем. Видал?
– Видал… – тихо ответил Степаныч, – как медведь летал, – и занял место адвоката.
– Встать, суд идет! Встань, бабка…
– Во имя отца и сына… и святаго духа, – бормочет старушенция – матушка Серафимы Семеновны.
Суд вошел и расположился стоя позади стола.
– Встань, мама…
– Ноги, дочка, не держут.
– Пусть сидит, не видите разве? – покосился исподлобья Штукатуров и произнес это страшное слово:
– Приговор. Именем Российской Федерации…
И далее по пунктам, как по кочкам на безрессорной телеге. Малопонятные для простого человека юридические термины резали слух. Зато понимали Степаныч с товарищами. Им хорошо. Они служили. Они как рыба в воде.
Текст оказался длинным. Вначале в нем полностью и без изменений воспроизводилось обвинительное заключение, затем излагались выводы суда. Вот и резолютивная часть.
– … Учитывая данные обстоятельства, суд приговорил: Ефремова Олега Ивановича, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения, русского, ранее не судимого, образование высшее, предприниматель, женатого, на иждивении один малолетний ребенок, признать невиновным полностью в предъявленном ему обвинении, из-под конвоя в зале суда освободить по оглашении настоящего приговора.
Судья закончил читать и, обратившись к конвою, вновь произнес:
– Освободите из-под конвоя. В канцелярии получите выписку из приговора.
Конвой отошел. Олег стоял, в изумлении глядя на окружающих.
– Все-таки есть бог, – крякала старуха, – хватая судью за локоть, когда тот пробирался сквозь толпу.
– Есть правосудие, бабушка, – проговорил ей в ответ Штукатуров и вышел в коридор.
– Не-ет, бог! – не сдавалась та. – Бог!
Олег вышел из стальной загородки. Его обступили со всех сторон. Мать всех опередила. Обхватила и чуть не повалила на пол. Так ослабел он.
– Идем, сынок, отсюда скорее. Не думали мы…
Народ вышел из зала, опустился на первый этаж и вышел на улицу.
Не так часто увидишь людей, улыбающихся после приговора.
Бывший подсудимый шагал заснеженным тротуаром и вдыхал свежий воздух. Далеко впереди стояло над домами закатное солнце. Оно покраснело. Должно быть, опять к морозам…
– Смелый судья попался, – удивлялся Степаныч.
– Теперь новый кодекс действует, – не соглашался Карманов, – вот он и приговорил, как положено.
– Не-ет, Сережа, не скажи. От человека тоже много зависит. Разве мало вокруг нас идиотов до сих пор? Некоторым хоть кол на голове теши.
– И то верно, Степаныч…
Сноха буквально висела на Олеге.
В этот вечер допоздна светился огонь в окнах Ефремовской квартиры. И громко играла музыка.
Под окнами в темноте остановилась иномарка. Темно-синий «Фольксваген».
– Веселятся… – произнес Бнатов. – Недолго им осталось.
Глава 11
Не успел Степаныч как следует нарадоваться возвращению сына, как тот вновь пропал. Нет его нигде. Как в воду канул. Сноха с матерью снова в слезы. Вой стоит страшенный. Виданное ли дело, чтобы человек два раза на одном году из дома пропадал. Трех месяцев не прошло, как снова пропал. Весна. Надо радоваться, а тут опять горе. Хоть руки на себя накладывай.
Степаныч побежал вгорячах к Прахову. Тот пригласил в кабинет Каракозова. А тот Бнатова. Сидят и таращатся на Степаныча, словно тот экзотическое существо. С другой планеты, в общем. У человека горе, а им хоть бы что – не видели, не знаем, но примем все меры, какие только можно принять.
– Не обижайся, что так получилось тогда… – поют они ласково, делая вид, что Степаныч их человек, потому что работал когда-то под этой крышей. А коли работал, должен понимать. Понятно? Тогда в чем дело? Подавай заявление, если через три дня не объявится. Может, он уже к вечеру возвратится. Разве так не бывает? Да сколько угодно.
