Степаныч опустился на первый этаж и сел на скамейку рядом с просторным окном. Стекла смотрели во двор. На заснеженной площади стоял милицейский транспорт – «уазики» вперемешку с «жигулятами». Во двор заезжали и выезжали гражданские машины, ходили в штатском и в форме люди – в основном, мужского пола. Никого из них Степаныч не знал. Сказано, молодежь одна собралась. А те, кого и знал молодыми, теперь вряд ли признают в Степаныче прежнего Ваню. Изросли напрочь все. Да и не к чему Степанычу лишняя слава. Зато он знает Бнатова и еще двух оперов.
Ефремов, закинув локоть на подоконник, продолжал смотреть во двор, бегая пальцами по крашеной поверхности.
За окнами прошла и остановилась иномарка. «БМВ». «Боевая Машина Вымогателей». Кажется, так называют машину.
Водительская дверь отворилась, и на свет божий вылупился начальник районного управления Прахов Николай Николаевич. Сам водит машину. Возможно, это его личный транспорт. Что он, бедный? Все-таки начальник РУВД. Может себе тоже позволить.
Ефремов внимательно посмотрел на государственный номер. Он не имел специальных признаков. Обычный общегражданский номер, выдаваемый для остальных смертных граждан. Получается, что машина милиции не принадлежит. Значит, она его собственность.
Бороздя взглядом по задней части машины, Степаныч несколько раз повторил номер и запомнил, после чего отвернулся. Начальник торопился внутрь здания. Надо было с ним хотя бы поздороваться, а в лучшем случае – поговорить. Долгое сидение в коридоре ничего не даст. Надо встать.
Он поднялся, и в этот момент с улицы вбежал, наклонившись вперед, полковник Прахов.
– Здравия желаю, Николай Николаевич!
Полковник кивнул и, не сбавляя темпа, кинулся на лестничную площадку. За ним словно гнались.
– Вот и поздоровались, – кинул вслед Иван Степанович, потихоньку соображая. Ему никто теперь не имеет права сказать, что он не может здесь сидеть. Теперь он под наблюдением органов и может сюда приходить хоть каждый день. Узнать бы, на чем ездят здесь остальные чины. Тот же Каракозов, например, начальник следствия Винокуров, старший следователь Бнатов и, наконец, Ципкина. Эта последняя наверняка ходит, как и прежде, пешком.
Через секунду с лестницы сбежала Ципкина.
– Чо ты стоишь? – бросила та на ходу.
– Начальника жду…
– Он же только что приехал!
Топая сапожками на тонких каблуках, Ципкина бросилась к выходу. Степаныч всерьез удивлялся: как могут каблучки держать такую кобылу?!
«Кобыла» на ходу достала из сумочки ключи и подошла к стоящей напротив штаба «Ауди». Ошибся Степаныч, не ходит она теперь пешком. Получила права и колесит по дорогам на иномарке. Лишь такие, как Степаныч, остаются верными своим «Жигулям». Правда на тех ездить скоро будет нельзя по причине технического износа.
Вот и Каракозов проскочил мимо. Видать, вызвали куда-то. Возможно, в областное УВД на ковер. Полковник подошел к стоящему напротив окон «Мерседесу». Тот откликнулся на зов хозяина, мигнув огнями и подав звуковой сигнал. Он бы, может, даже завелся, прикажи ему Каракозов.
Дождавшись, пока Каракозов отъедет, Степаныч вышел из здания и направился домой пешком. Зимой он не ездил на машине. Та доживала свой железный век в бетонном гараже.
Не успел он миновать ворота, как его чуть не сшиб Бнатов – тот вылетел на машине из-за угла, словно с цепи сорвался. По тормозам ударил, а машина прет по льду, как на коньках. Осторожнее надо быть, господин майор!
А ведь собирался же Степаныч пройти калиткой. Нет! Потянуло воротами. Боком пробираться через засыпанные снегом воротца не захотелось. Так и трупом недолго стать. Тебя же и обвинят потом. «Шел с раскрытой «варежкой», – скажут.
Старший следователь ехал, между прочим, тоже на иномарке. Темно-синий «Фольксваген» у него. Новехонький.
Степаныч качал головой. Так отстать от жизни мог только он. Ушел из одной милиции, а возвратился в другую. Правильно говорит Серафима. Если бы он навещал милицию, то не было бы так заметно… Контраст очевиден. Но не мог он слоняться, как некоторые. Да и некоторые другие тоже не каждый день приходят. Раньше можно было «пузырь» раздавить, запершись в кабинете, поговорить по душам. Теперь нет. Бутылку с тобой разопьют, но говорить по душам не станут.
Ефремов вернулся домой.
Полдня потратил на «мероприятия». И все для того, чтобы понять: не по средствам живут ребята.
– Иди обедать, Ваня, – позвала Серафима.
– Иду, – ответил он, но с места не сдвинулся. Слишком потрясающими выглядели результаты наблюдения.
«Ошизели они там, что ли? Думают, людям не видно со стороны. Глупый же пошел нынче мент. Да и какой это мент, если по нем тюрьма плачет».
– Идешь, что ли?! – повысила голос Серафима.
Третьего раза дожидаться Степанычу не следовало. Он встал и двинулся на кухню, однако не дошел: кого-то принесло, в дверь позвонили.
Степаныч приблизился к выходу и посмотрел в глазок. За дверью стоял какой-то мужик. Физиономия, как у японца. Из тех, что занимаются борьбой сумо. Глаза от жира заплыли. Не видно даже, как моргает. Откроешь дверь, потом думай, как закрывать.
Степаныч положил в карман сапожные клещи, лежавшие в прихожей на тумбочке, накинул цепочку, отворил дверь.
– Не узнал, что ли? – угрюмо спросил «сумо», заглядывая в щель.
– Японский Царь! – воскликнул Ефремов.
– То-то же!.. Меня вообще теперь никто не узнает…
– Заходи, Саня. Очень рад…
Это был Царев. Он вошел и сразу занял всю прихожую в коридоре.
– Я буквально тут краем уха слышал… Говорят, накатили на вас. Рассказывай.
– Садись с нами обедать. Потом расскажу.
Царев снял кожаную куртку и остался в одной футболке. Не брал его мороз.
– Помнишь, Серафима, Саню Царева? – радовался Степаныч. – Борьбой вольной занимался…
Серафима помнила. Она открыла холодильник и вынула оттуда бутылку водки.
– У меня своя с собой! – вспомнил Саня и вскочил из-за стола.
Лучше бы он этого не делал. Чуть стол не опрокинул.
– Не надо, Саня, – уговаривала его Серафима. Однако Саня был неумолим. Не для того он бутылку покупал, чтобы в кармане таскать.
– Вам же потом страдать… Вы же на одной не успокоитесь. Начнете вспоминать…
Она всхлипнула. Думы о сыне не давали ей покоя.
– Разберемся, не плачь, – тронул ее за плечо Степаныч.
– Ага, разберемся. Сам только вышел…
– Все равно разберемся.
Ефремов разлил по рюмкам.
– Вздрогнули…
– За тех, кого нет рядом. За всех подряд.
– А я хотела бы за сына…
