– Это уже перебор, Фёдор Львович. Если и дальше будет упрямиться – его можно просто сфотографировать улыбающимся, а фотографию выставить на выставке. Но роль – это уже чересчур… Да нет, определённо этот, как его,… Егор, весь вложился в это выступление.
Фёдор Львович повернулся к врачу:
– Вениамин, а ты что думаешь по этому поводу?
– А что, пациент дисциплинированный, – сказал тот, – в беседе открытый, почтительный. Заверяет в благонадёжности. Можно выписывать.
Фёдор Львович вздохнул:
– Ну, дай-то Бог, чтобы ему это лечение на пользу пошло. Если бы я, в своё время не попал к тебе, Вениамин, не было бы такого шедевра, как «Шесток сверчка». Выписывай. Надоело возиться с этим Егором.
В приёмной на первом этаже Егор, одетый в свою одежду, пожимал руку главврачу.
– Ну, удачи вам, Егор Фёдорович. Трудитесь, женитесь и не делайте больше никаких глупостей. Проще надо быть. Ничего не забыли?
– Да вроде нет.
Вениамин Павлович достал из ящика стола синий летний шарф:
– Шарфик-то оденьте, ветрено.
– Ах, да, спасибо. Всего хорошего.
– Прощайте.
Глава 13. Вечность не задалась
Фёдор Львович сидел на диване в гостиной своей дачи, медленно перелистывая большой альбом фотографий под названием «Памятники великим людям». Перед ним на журнальном столике лежал раскрытый блокнот и ручка. Он внимательно рассматривал даже мелкие детали каждого изображения, и время от времени вносил в свой блокнот небольшие записи.
Заиграла мелодия входного звонка. Писатель закрыл альбом, блокнот, подошёл к двери, посмотрел на экранчик панели, нажал кнопку и повернул ручку дверного замка.
За открывшейся дверью, на пороге, стоял рослый улыбающийся скульптор.
– Здравствуй, Фёдор Львович. Вот, пришёл по твоей просьбе.
– Добрый день, Родион. Рад тебя видеть. Заходи, надо кое-что обсудить, посоветоваться…
Скульптор снял куртку, прошёл в комнату.
– Присаживайся, – сказал писатель, показав на кресло.
Сам Фёдор Львович также сел в кресло напротив гостя, задумчиво уставился в пол, озабоченно вздохнул, постучал пальцами по подлокотнику, и, как-то оценивающе посмотрев на Родиона, сказал:
– Я сегодня утром из города приехал. Красивый у нас Беловск: улицы, парк, площадь… Памятники достойным людям… Кстати, Родион, а вот, интересно, при жизни какому-нибудь деятелю искусств памятник ставили?
– Про деятелей не слыхал, – ответил скульптор, – хотя…, насколько я знаю, поставили, например, Шварценеггеру, футболисту Марадоне. Но, вообще, есть негласное правило ставить памятник отличившемуся человеку не ранее года после его смерти.
– Ну, Шварценеггеру – это понятно, – усмехнулся писатель, – он со своими каменными мускулами и так как ходячий памятник. А правило хорошее: конечно, с год подождать надо… А то, – ему памятник, а он коленце какое-нибудь выкинет, скандал учинит и монумент опозорит. Нет уж, будь добр, умри, а потом и слава всенародная. Как говорится, сделал дело – …э-э-м-м-м… и тогда уже застынь на века! А как после смерти скульптуру делают, Родя, не с трупа же?
– В древнем Риме всегда с живых ваяли. А сейчас – Фотографии, портреты, воображение, образ… Хотя, конечно, лучше всего напрямую – с натуры, с живого. Объёмно, достоверно…
– Ну, фотографии у меня есть, – неожиданно, но внешне логично продолжил писатель, – Портрет мой наш Огнёв написал, только лицо там у меня какое-то полноватое вышло…
Я вот это к чему, Родион. Хочу тебе предложить сделать памятник мне. Мы уже как-то говорили с тобою об этом. Заказать, то есть, на всякий случай, мою скульптуру круглую. Так она, кажется, у вас называется? Пусть она пока в гараже уже готовая постоит, а потом, после кончины… Это и для города хорошо: всё-таки свой знаменитый отечественный писатель, в память и назидание потомкам… И памятник готовый уже будет в наличии, с живого, так сказать, оригинала. И бюджет трогать не надо, вспыхнет народная инициатива… Как ты на это смотришь, дружище?
Родион Эргонович, зная практическую хватку Львовича, его связи с начальством, и помня свою зависимость от Львовича, с готовностью ответил:
– А почему бы и нет? Очень предусмотрительно. Кому как не тебе ставить, Львович? Вон, куда твоё творчество подняло культуру города!
– Там в парке, на южной аллее, уже стоит памятник Горькому, а меня можно поставить на площадке у центральных ворот, – скромно поведал писатель.
– Да, пожалуй. Самое подходящее место.
– Теперь материал. Какой он бывает? Что ты можешь предложить, Родя?
– Разный бывает: гранит, металл, известняк, мрамор… Сейчас бетон больше в ходу. Из бетона льют или высекают из твёрдого…
– Я что тебе, Красноярская ГЭС, что ли? Из бетона! И буду как свая стоять. Нет, Родя давай благородно, традиционно – мрамор! Где его взять?
– Да, не беспокойтесь, закажем. Я знаю, где. Закажем на месторождении. Но до мрамора ещё далеко. Эскиз надо нарисовать, а потом самое главное – создать макет из глины.
– Хорошо, на той неделе и начнём. Теперь, что касается художественной части, оформления. Твоё мнение, Родион?
– Ну, не знаю… Можно…
– Не беспокойся, я уже подумал об этом. С тростью, во фраке…
– Извините, Фёдор Львович, сейчас фраки не носят.
– А, ну да… Значит так, Я сижу в старинном красивом кресле, они и сейчас есть, во так.
Фёдор Львович выпрямил спину, положил ногу на ногу, сплёл пальцы рук на колене, чуть приподнял голову и посмотрел вдумчивым взглядом вдаль, в будущее, через века. Вся его фигура выражала солидность и величие.
– Ну как? – спросил он.
– Очень, очень впечатляет. Величественно, фактурно, – ответил скульптор.
– Волосы и бороду сделаешь попышнее и подлиннее. Теперь одеяния. Строгий пиджак, пуговицы в два ряда, белоснеж…, угу, сорочка с отложным воротником, на шее, обязательно, лёгкий шарфик узлом, сейчас так носят, как их, креативные люди. Очень важно, чтобы на ногах были красивые туфли 19 века, или полусапожки с тремя пуговицами. Я видел, я знаю – почти у всех классиков именно такие. На коленях, между рук, пусть сидит симпатичный пушистый кот. Что скажешь?
– По-моему, очень хорошо, высокая классика. Можно и к эскизу приступать. Только вот, кот-то зачем, Фёдор Львович?
– Нет-нет, пусть будет. Котики вызывают положительные эмоции, их сейчас все любят. Хотя я, признаться, кошек не очень. Но сегодня, ты знаешь, кошкомания всех задушила.
* * *
Изящное старинное кресло Фёдор Львович нашёл и выпросил на время позирования в областном драмтеатре. Долго искали хромовые мужские штиблеты с кнопками (именно такие захотел писатель), но так и не нашли. Начали искать сходную замену. Кандидат на памятник чуть ли не помешался на обуви, как будто это было самое важное в скульптуре. Наконец, Фёдор Львович удовлетворился американскими ковбойскими сапогами, которые он заправил под брюки, выдавая за штиблеты 19 века.
