Из тетради лекций госпожи Цутиды:
«При всем внешнем великолепии в жизни гейш были и свои мрачные стороны. На гравюрах мы видим однообразие и скуку их повседневной жизни в окия: они гладят кошек, возятся друг с другом, глядят из окон на луну. Часто они пребывали в плену меланхолии, которая зачастую сменялась истеричной возбудимостью и затяжными неврозами. Об этой стороне жизни гейш практически ничего не писалось. Но были болезни, случалось много истерик и психических надломов из-за жесткого обращения ока-сан. Излишнее усердие в учебе, бесконечные уроки и беспрерывные выезды, особенно когда гейша входила в моду, приводили к туберкулезу и расстройствам пищеварительного тракта. Уровень сердечных заболеваний был высоким; алкоголь собирал свою жатву, отнимая красоту (а иногда и жизнь). Венерические болезни существовали и до того, как американцы открыли Японию миру в конце XIX в., однако их количество взлетело до небес, когда моряки всех стран стали клиентами проституток. Реальные цифры трудно обнаружить даже в официальной статистике, так как японцы их занижали. Не избежали этих заболеваний и гейши, так как частыми клиентами в те времена у них были иностранцы.
Судя по медицинским записям больницы в Ёсивара от 1898 г. 6,5 % женщин страдали венерическими заболеваниями. Уровень таковых среди дзигоку (независимых и незаконных проституток) и ётака («ночных бабочек») неизвестен. Больные девушки могли выехать на носилках, называвшихся каго, для посещения доктора и для лечения. Храмовый колокол в Асакуса служил сигналом: им следовало вернуться в Ёсивара к 17:30.
Правила в Ёсивара иногда были строгими, а иногда не очень. И поток посетителей не уменьшался даже ночью. Существовал хикэ или час закрытия, установленный на 22:00. Тем не менее, когда большие ворота, О — мон, закрывались на замки, гостей часто потихоньку впускали через небольшую дверцу, прорезанную в воротах. В полночь стучали друг о друга прямоугольными кусками дерева, давая понять, что с этого момента Ёсивара была накрепко отрезана от мира. В один из периодов куртизанки были разделены на тех, кто принимал хиру (дневных) гостей и тех, кто принимал ёру (ночных). Приглашенные гейши также присутствовали на этих банкетах и днем и ночью.
Такая жизнь часто приводила к болезням и срывам. Если гейша была популярной и знаменитой, поразительно, до чего мог дойти ее покровитель ради ее излечения. Он не только предоставлял ей лучшие врачебные услуги, но также перевозил в пригород на свежий воздух и устраивал со всевозможной роскошью. Иногда он отправлялся в какой-нибудь известный храм, чтобы молиться о ее выздоровлении.
Но были и гейши-неудачницы. По каким-либо причинам они не пользовались спросом и проводили дни в забвении в окия, прислуживая более удачливым товаркам. Некоторые из них совсем опускались, зачастую начинали пить, и тогда хозяйка прибегала к курагаэ, «смена седла». То есть гейша переходила в разряд проституток, причем, как правило, такая опустившаяся девушка попадала в самые дешевые публичные дома.
Девушки из домов средней руки и ниже сталкивались с серьезными трудностями. Если они заболевали, их пользовал какой-нибудь коновал, их помещали в заброшенном чулане, и там они выздоравливали или умирали. Если девушка умирала, и никто не забирал останки, ее хоронили на специальном кладбище для нищих и бродяг Дотэцу.
Случались и побеги. Большинство беглянок были замешаны в любовных историях. Эти женщины были настолько одурманены сексом, что бросались иногда даже за малейшим признаком искренней привязанности, бывая очарованными одним ласковым словом или добрым поступком. Они были сентиментальны, зачастую даже слишком, и строили воздушные замки на пустом месте.
Некоторые убегали, запутавшись в долгах. Поддерживать свои костюмы в должном состоянии было делом недешевым; многие, не представляя себе правил денежного обращения, попадали в силки займов и процентов по выплатам. Если девушку ловили, но через какое-то время она вновь убегала, от нее старались избавиться и перепродавали.
Общество гейш и успешных куртизанок часто называлось «плывущим миром», но о жизни обычных проституток часто говорили, как о кугай — «мире страданий».
Без десяти пять мы спустились вниз. На наше счастье нам никто не встретился. Да и время было самое тихое. Клиенты под утро расходились, на кухне наступала передышка, повара старались поспать, музыканты уходили обычно около трех-четырех, уборщики дневной смены начинали около семи. Так что время для побега было идеальным. Я осторожно открыла дверь и выглянула на улицу. И тут же увидела, как подъехала машина. Я так обрадовалась, что позабыла о всякой осторожности, и уже хотела выбежать во дворик. Но Рита вовремя схватила меня за руку и прошептала:
— Куда? А вдруг это не он?!
На наше счастье в Гонконге практически не бывает темного времени суток, потому что улицы, небоскребы, круглосуточные торговые центры, многочисленные рестораны и бары беспрерывно сияют огнями рекламы и всевозможными подсветками от маленьких фонариков до огромных прожекторов.
Мы затаились за дверью и стали смотреть в узкую щелку. Машина остановилась, и из нее, к нашему неописуемому ужасу, вышла, сильно шатаясь, госпожа Дэн. Она громко хохотала и что-то говорила, наклонившись к открытой дверце машины.
— Мы пропали, — прошептала Рита.
Но я почувствовала внезапный прилив сил и твердо проговорила:
— Все равно уйдем. Я больше не могу! Если даже Антон не приедет, сами уйдем отсюда, куда глаза глядят. Ты же сама предлагала найти российское посольство.
Госпожа Дэн в этот момент чуть ли не наполовину скрылась в машине.
— Надеюсь, это поцелуй на прощание, — заметила я, внимательно наблюдая.
И, действительно, она выпрямилась, махнула рукой отъезжающей машине и зигзагообразно направилась во дворик. Мы метнулись под лестницу и замерли, буквально вжимаясь в стену. Дверь открылась, и госпожа Дэн начала подниматься, что-то весело бормоча себе под нос и периодически спотыкаясь.
«Только бы ей не вздумалось зайти к нам в комнату», — с запоздалым испугом подумала я.
Мы услышали, как громко хлопнула дверь на второй этаж, и ринулись к выходу. Выглянув, я с облегчением увидела, что у входа во дворик стоит машина и возле нее Антон в чем-то светлом.
— Быстро! — шепнула я Рите, и мы вылетели на улицу.
Мне показалось, что уже через секунду мы оказались в машине Антона, которая мгновенно рванула с места. Когда машина выехала из узкого переулка на улицу, Рита внезапно оглянулась и всхлипнула. Я обняла ее за плечи.
— Все в порядке, девочки, — сказал Антон, до этого не проронивший ни слова. — И мы едем в Шеньжень.
«Устали стрекозы
Носиться в безумной пляске…
Ущербный месяц».
Кикаку
Антон постоянно жил в Шеньжене, городе практически вплотную прилегающему к Гонконгу. Мы доехали до границы за час. В прошлом году, как сообщил нам Антон, Гонконг присоединился к Китаю в качестве SAR — особой административной области. Но таможня осталась.
