– Стася, чего он так перепугался, что ты ему сказала?
– Это непереводимая игра французских слов. Но он все понял правильно и ответил, что если ты – действительно моя мать, то улетишь ровно через час.
Француз выдал Саше успокаивающий билет и талон на бесплатный круассан. Перед отлетом Анчарова услышала, как у соседней стойки пассажиров настойчиво приглашают в Санкт-Петербург. Шальная мысль пришла ей в голову, но не успела материализоваться: объявили посадку на киевский рейс.
Между тем, трубадурка, ожидая звонка от своего траблмейкера, обнаружила, что в американском телефоне нет французского роуминга. Тогда она набрала на отечественном мобильнике тот калифорнийский номер, с которого Мышкин звонил ей накануне в Нью-Йорк. Ответил женский голос.
– Простите, а Леву можно?
– Вы Саша? Как хорошо, что вы позвонили! Лева был у меня в гостях, но он уже уехал из Лос-Анджелеса в Сан-Диего. Саша, он так вас любит! Я ему передам, что вы нашлись. И вообще, спасибо от всех нас за то, что вы из Мышкина сделали человека!
Ошарашенная Анчарова что-то промямлила в ответ, положила трубку и в задумчивости ступила на борт самолета. В Киеве гастролерку поджидал следующий сюрприз. Пропал ее раненный в боях красный чемодан. Саша вспомнила, как он надоел ей в Америке в последние дни и как она от души посылала его ко всем чертям. Туда он, видимо, и отправился. Посланный чемодан нашелся через восемь дней. Когда Анчарова увидела его красные бока, ей стало невыносимо жаль страдальца: вторая ручка была выдернута с мясом, а выглядел безрукий бедняга так, словно его где-то долго насиловали и били ногами.
– Откуда он прибыл в таком виде? – спросила Саша у курьера.
– Ваш чемодан по ошибке улетел из Парижа в Санкт-Петербург. Там его и обнаружили.
Анчарова загадочно ухмыльнулась…
А через пару дней она получила тот самый «привет» от Удихина. Он поливал трубадурку отборными помоями прямо из интернета. К Удихину резво подключились местного разлива музыковеды с Брайтон-Бич. Они с базарным азартом гнобили гастролерку за неуважение каэспэшных авторитетов, спальные страны, сорванные связки, красный плащ и кощунственные слова о буйстве посткультуры в современном мире, где половозрелое народонаселение все интенсивнее впадает в детство с томами «Гаррипоппинсов» под мышкой. Анчаровой эти интернетовские доносы о том, что она говорила (и не говорила) на сцене и за кулисами, напомнили ее трагифарсовое исключение из рядов ВЛКСМ «за осквернение памяти комсомольской организации и исполнение песен, порочащих советский образ жизни и общественный строй». Кажется, она опять что-то омертвевшее осквернила.
Саша не стала знакомиться подробно с излияниями тех, кто всю жизнь самовыражается на заборах. Ее, правда, несколько удивило, что подзаборникам мало кто ответил по существу. Молчал господин из Сан-Франциско, молчали и другие ее американские приятели. Только траблмейкер Лева Мышкин пылко защищал свою трубадурку и еще пару калифорнийцев не поскупились на добрые слова в ее адрес. Да и на Атлантическом побережье нашелся порядочный человек: самых оголтелых подзаборников ярко и яростно нокаутировал Борис Косолапов, у которого Саша останавливалась в свои первые ньюйоркские дни. Он, кстати, написал о трубадурке блестящую статью, опубликованную во многих газетах и журналах накануне ее гастролей. Благодаря этим публикациям на концерты Александрины приходили люди, с которыми у нее устанавливалось полное взаимопонимание. Борис цитировал в статье песню Анчаровой «Каэтана». В награду именно за эту вещицу Александрину дожидалась на краю света в Себастополе испанская гитара. А красный окситанский плащ, подаренный Саше в лихую годину парижским другом Трубецким, обеспечивал трубадурке такую надежную защиту, что базарные разборки в интернете не слишком ее волновали. Она знала, что за ближайшим крутым поворотом ее уже караулит очередная новая жизнь…
Каэтана
Старый дон Франсиско Гойя
Водит кистью неустанно:
Что же, черт возьми, такое
Эта ведьма Каэтана?
Герцогиня или маха?
Праведница или шлюха?
Та, что поведет на плаху,
Прошептав «люблю» на ухо?
Гениальный дон художник,
Заклинатель форм и линий,
Никогда постичь не сможет
Душу этой герцогини!
Как она его любила!
Как она его пытала!
Как она его слепила
Сплавом воска и металла!
И мадридскими ночами,
Черными, как чертовщина,
Белоснежными плечами
Как она его лечила!
А потом швыряла в бездну
Ненависти и проклятий,
Чтобы он, как бред болезни,
Помнил жар ее объятий!
О, Мадонна, как же прочна
Связь подобного с подобной,
Как чисты и как порочны
Эти взгляды исподлобья!
Гениальный дон художник,
Все познавший в мире этом,
Никогда уже не сможет
Совладать с ее портретом.
Из новых стихотворений Саши Анчаровой
1. Рождество
Наступит вновь рождественская ночь…
Я вспомню строчки доктора Живаго…
Метель, свеча, герой уходит прочь…
Но замело дорогу за оврагом…
Всё меньше яблок, золотых шаров,
Цветная мишура давно поблекла,
Похож на крепость необжитый кров,
И ветер, зимний ветер рвется в окна…
Нет, я не стану в эту ночь гадать.
Я знаю всё. Я ворожбе не верю.
Кому-то навещуют благодать,
Кому-то – только новые потери.
Как мне в Сочельник грустно! Где-то фронт…
Все так и не приблизились к согласью…
Любимые ушли за горизонт…
Но вновь Младенец улыбнется в яслях…
Ах, в эту ночь, рождественскую ночь,
Мир заискрится в снежном отраженьи!
Метель, свеча, и Он уходит прочь…
И страшно далеко до Воскрешенья…
2. Нам выпало в ночное время жить…
Сто лет не сплю. И мертвый телефон —
Эпохи войн невыносимый фон.
Гудки, гудки, гудки – и нет ответа.
Как поминальный зуммер: где ты, где ты?
Всех унесло взрывной волной времен.
Я помню только несколько имён.
Но чем их меньше, тем они дороже.
Их голоса волнующи, до дрожи…
Я так боюсь остаться без любимых,
Людей, зверей, пока ещё хранимых
Той силой, что превыше тьмы и света!
Но телефон молчит – и нет ответа…
Нам выпало в ночное время жить,
Глаз не смыкать, на гуще ворожить
И ждать обетованного рассвета,
Читать стихи и доверять поэтам.
Эх, тяжек путь, в котомке – ни гроша
И так отчаянно болит душа!
Но перед утром чудеса бывают —
И голос в мертвой трубке оживает.
3. Эльдару Рязанову
Эльдар Александрович Андерсен
Уходит, летит, улетает…
Эльдар Александрович Андерсен
О том, что он умер, не знает.
И ангелы крыльями белыми
Ему аплодируют плача,
И яблоки падают спелые
В Эдеме, у Бога на даче.
Эльдар Александрович, сказочник,
Волшебник, весёлый и странный,
Опять улыбается, кажется,
С небес его обетованных.
И Ханс Христиан его слушает…
И круг собирается дивный…
И музыку к этому случаю
Играет им Таривердиев.
Рязанов Эльдар Александрович,
За смутное время простите!
Мы любим Вас, Гений Закадрович!
Летите, летите, летите…
4. Вторая речка
Памяти О. Э. Мандельштама.
