Солнечным июньским днем я прибыл в ИПАМ, провел консультацию с третьим курсом ФЭП, где должен принимать анализ социальных систем, и сразу же позвонил Вадиму Васильевичу, чтобы он забрал меня с работы и отвез в «Тануки» для совершения сделки.
На выходе из Института перед самым турникетом меня перехватил жизнерадостный и улыбающийся всем ртом Долинский.
– Стоять! – повелительно протянул он. – Коля, ты торопишься?
– Да, надо должок забрать у одной гражданки, – признался я. – А что?
Долинский сиял, как медная монета, был румян и как будто чуток поддал.
– Да дочка пошла! Марина звонила, они у бабушки сейчас гостят в Одессе. Так малая сегодня первые шаги сделала! Давай отметим?
Снова эта Одесса! Зачем он ее упоминает? Вот за это бы… Да ладно, праздник же у человека…
– Я в любом случае сначала за деньгами, а потом – можно, – согласился я. – Ты ребятам звонил? Как они?
Долинский скривился:
– Как всегда, у Леши дела, да он и не пьет среди рабочей недели, а Виноградов у тещи на блинах. Так давай я с тобой? Тебя Вадим забирает? Я все равно за руль не сяду.
Значит перекинул уже Андрей коньяку на радостях…
– Давай, поехали. Дело быстрое – в «Тануки» заедем, заберем сумму, а потом – в «Соломенскую броварню» или во «Фрайдис».
– Да! Я проставляюсь! – крикнул Долинский. – Я проставляюсь, Логинов, у меня же дочка пошла сегодня, представляешь?!
Вадим высадил нас у ресторана, и я отпустил его на полчаса – помыть машину.
Все шло как запланировано: госпожа Драбова сидела у окна и держала сумку на коленях, давая понять, что деньги у нее при себе.
– Напомни, сколько там? – уточнил Долинский, придерживая мне входную дверь.
– Четыреста страниц по сто знаков, на родном языке… Она сказала, что ей на английском неудобно будет.
Я издалека улыбнулся своей дорогой клиентке. Нам с Долинским оставалось пройти еще десять метров по залу, и было не с руки отвечать партнеру более развернуто.
– Не суть, – согласился тот. – Как говорится, главное не подарок, а внимание.
Когда мы присели за столик, Драбова грустно улыбнулась, как и положено человеку, который сейчас расстанется с сорока тысячами.
– Ирина Анатольевна, я очень рад! Познакомьтесь, это мой приятель, Андрей Александрович. Он тоже будет помогать в нашем деле. Знаете, это же один человек не делает, поэтому и сумма такая значительная…
…Разговор с клиентом не клеился, я в темпе допивал чай с запахом рыбы и поглядывал на часы. Все готово к отходу. Вот-вот мы сядем в машину, Вадим забросит нас в банк, я закину деньги на счет и поедем кутить. Четыре увесистые пачки уже перекочевали в мою папку и виртуально согревали сердце.
Вдруг Долинский, сидящий лицом ко входу, испуганно расширил глаза, пнул меня ногой под столом и стремительно поднялся с места. Я не успел проследить за его взглядом, начал инстинктивно приподыматься, но мое движение быстро оборвали двое рослых парней в легких темных пиджаках поверх белых рубашек, бросив меня лицом на стол.
Краем глаза я заметил, как Долинский получил от «официанта» тычок в солнечное сплетение – скорее символический, но, видимо, достаточный сильный: приятель подавился дыханием и согнулся пополам.
Трясущуюся от волнения Драбову быстро увели прочь, нас с Долинским в крайне неудобных позах поволокли к выходу. Машины с Вадимом я у выхода не заметил, из чего сделал вывод, что он еще не вернулся…
Следователь нам попался суровый – по лицу видно. Ему сорок с лишним лет, усталое лицо с синяками от бессонницы, резкие дешевые сигареты, совковый кабинет, гражданский прикид – старая белая рубашка и джинсы. Очередной дотошный неуправляемый «луноход» типа Леши. С таким непросто разговаривать.
От накопившейся за двадцать минут езды до отделения злобы и страха у меня открылся поток красноречия.
– Говорила мне мама: «иди, Коля, в ГАИшники». Не слушал, а зря. Стоял бы на трассе в капитанских погонах, такие вот здоровенные уши бы себе отъел и горя б не знал. А так все норовят меня правоохранительные органы обидеть. Давеча, вон, оштрафовали за пиво в общественном месте. Ну как сказать, «оштрафовали»… Мы с Ильей и Лешкой белорусское пиво из бочонка пили, Лехе брат передал. Это возле памятника Быкову, там такой вид на Днепр классный, особенно на закате. Соображаем мы, значит, на четверых – ну, с Леонидом Федоровичем Быковым, он же тоже там сидит – а к нам двое коллег ваших подошли с укором, мол, как не стыдно… Документы спросили. Мы двое пропуска Институтские показали, а Леша – он же на самом деле еврей столичный, хоть и не признается – сказал, что у него с собой нет документов, с него и спроса нет. В общем, мы с Ильей по двадцатке за каждого сунули, они и утихомирились. Это тоже в вашей компетенции, да? Дача взятки должностному и т. п.? А теперь моя очередь поучаствовать в процессе. Как называется то, что вы на меня вешаете – брача взятки?
Долинский меня не слушал, хмуро молчал и смотрел в пол. Зато мент навострил уши, хотя тоже не поднимал глаз от протокола и не менялся в лице.
– Какие-то вы все скучные. Уйду я от вас. Можно, я уйду от вас, кэп? Простите, или в каком вы на самом деле звании?
– Шутите, – проворчал он, – чувство юмора есть. И на зоне с ним легче будет. А звание у меня – подполковник УБЭП.
Меня взбесили его спокойные садистские интонации.
– Дебильная шутка про зону, кэп, – неожиданно резко и хрипло сказал я, не узнавая сам себя и своего голоса. Долинский поглядел на меня, как смертник на петлю. – Я тебя по стене размажу. Парикмахерскую «Василек» будешь сторожить!
Следователь немедленно поднял глаза на сержанта, стоявшего у меня за спиной, и тот легонечко, почти шутя, ударил меня ребром ладони по плечу. Так больно мне давно не было… Я подался вперед и упал со стула, но добрый сержант помог подняться (затруднительно было сделать это самому, да еще и в наручниках).
Долинский в ужасе поглядел на меня, на доброго сержанта и мудрого следователя и сильнее вцепился напряженными пальцами в колени.
Когда-то я считал себя храбрым и отчаянным человеком: в школе на контрольных писал второй вариант, сидя на первом, а когда-то даже нагрубил продавщице в хлебном. Но жизнь постепенно развеивала мой ложный оптимизм: после свадьбы я осознал, что боюсь Смагина, а после одного из Дней рождений Стежняк – белой горячки. Теперь, сидя в наручниках, я осознал, что боюсь почти всего, и это стало наиболее унизительным поражением за все время.
Когда меня усадили на место, мент соизволил пересечься со мной взором. Он оказался хитрым жуком: сразу понял, что угроза моя пустая – за таким жалким взяточником, как я, нет серьезной «крыши» – и вернулся к строчкам в протоколе.
– Николай Михайлович, у вас и так проблемы. Не злите меня. Вымогательство – это серьезно, а с учетом того, что вас двое, отягчающие обстоятельства налицо. Я советую вам начать говорить.
