– Зашибись, благотворительный фонд на наркодолларах! – вспыхнул не выдержав Леша, доставая трясущимися руками сигареты. – Я в этом не участвую!
– А как ты думал, их на картофельной шелухе строят? – пояснил издевательски консильери. – Тем более что наша благотворительность подзагнулась в последние годы. Возьмемся за восстановление былой славы ИПАМ как главного благотворителя Киева.
– И кто его возглавит, этот фонд? – поинтересовался я, хотя уже знал ответ.
Долинский посмотрел на меня с отеческим сожалением. Это не он сейчас говорил со мной, это говорил Смагин его устами. Ректор не любил сам-лично изрекать неприятные новости и обычно поручал это помощнику.
– Разумеется, бумагами и прочим будем заниматься мы с Виноградовыми…
Я быстро посмотрел на Илью, который никак не прореагировал не реплику. Ага, значит, он уже знает! Уловив мое негодование, друг опустил глаза и, секунду поколебавшись, потянулся к пачке Лешиного «Парламента», хотя курить он, по настоянию Инны, бросил еще на последнем году аспирантуры.
Я вернулся к беседе с Долинским:
– Конкретно тебя спрашиваю, кто возглавит фонд?
– …Я не могу, на мне и так завязано много разных… – продолжал он.
Мне надоел этот поток оправданий, и я резко оборвал:
– Андрей! Это буду я?
Плечи Долинского расслабились, голова поднялась, взор прояснился. Он был рад, что я сам это озвучил, и вместо ответа тихо и твердо кивнул головой.
У меня не было выбора – я потерял его семь лет назад на кухне той квартиры на Владимирской, потерял вместе с самоуважением и здравомыслием.
– Ясно. Что ж, согласен. Но тогда – еще по сто пятьдесят!
Лицом к лицу
Я было из его рук и стакан взял, и закуску, но как только услыхал эти слова – меня будто огнем обожгло!
Думаю про себя: «Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу немецкого оружия? А кое-чего ты не хочешь, герр комендант?»
Михаил Шолохов, «Судьба человека»
«Благотворительный фонд имени В. Э. Кагановича». Почему обязательно нужно умереть, чтоб твоим именем что-то назвали?
Когда-то, когда Илья был молодым бедным главой Комсомола ИПАМ и занимался чем попало, он решил основать аналитический центр – преимущественно по написанию курсовых и дипломных работ для мажоров. Кажется, он назывался «Институт социального развития и прав человека». Я было сгоряча присоединился к этому делу: мы в два голоса твердили Леше, что из этого вырастет новый Центр имени Разумкова.
– А кто из вас умрет? Это будет «Академия анализа социальных систем имени Николая Логинова» или «Институт финансового менеджмента имени Ильи Виноградова»?
Признаюсь, этим он застал нас врасплох. Умирать никто не хотел, и наша контора быстро сдулась…
Фонду такая судьба не светила. Открывали мы его в первых числах декабря в Доме учителя. В президиум, помимо меня – президента Фонда, – вошли несколько очень почетных стариков – друзья-партнеры Смагина.
Я, на правах инициатора и «любимого студента» Деда (не думаю, что Дед знал, кто я такой), выступил перед публикой: коротенько, по статье с Википедии, изложил биографию покойного и перечислил его заслуги и довольно пространно растолковал, что же получится из нашего Фонда. Гости аплодировали, фотоаппараты щелкали.
На фуршете я оказался рядом с Настей и Ильей. Компания – грех жаловаться: их довольные насмешливые лица бодрили меня и разряжали пафосную атмосферу.
Настино понимание сути Фонда и моей роли в нем было близким к истине.
– Насть, ты ведь пожертвуешь нам денег? – я как всегда неудачно начал разговор.
– Ну да, Логинов, разумеется, у тебя ведь машина уже старенькая. Пожертвую, и неоднократно. А больше никакого благотворительного вклада мне не сделать, мм?
Она пришла в фантастическом вечернем платье с обалденным вырезом и прекрасно понимала, куда направлено мое внимание.
– Я только за, ты же знаешь!
Что я еще мог ответить?
– Зато я против! – лихо отбила Настя, подмигнула мне и залпом опрокинула полную до краев рюмку водки. – Эта была за здоровье президента Фонда. А эта, – она налила вторую, – будет за наполнение бюджета. Ну, Логинов, поднимем?
Ну как можно отказать Насте, тем более «за наполнение бюджета»? Пришлось поднять. Тут же сзади на меня наплыл Илья, который уже здорово поддал и развеселился не на шутку:
– Надо же, Коль, здесь столько едва дышащих стариков… Я чувствую себя, как на дне открытых дверей в крематории. О, привет, Настя!
– Здравствуй, Илюша.
Мне показалось, что при этих словах в ее очаровательных глазах мелькнула искра тепла. Или не показалось? Дурацкая привычка – ревновать чужую женщину к своим друзьям, ее студентам и фонарным столбам. Но ведь Илья не такой уж и чужой. Быть может, они все-таки тогда?… Или это просто такие неумные шуточки?
– Ты где залип? – друг нежно пнул меня коленом в ляжку. – Обдумываешь стратегию развития?
– Обдумывает благотворительные акции, – поддела Настя. – Предлагаю в первую очередь отремонтировать нашу кафедру.
– А я советую обустроить курилку, а то наш противопожарный инспектор по сей день гоняет студентов из туалетов.
– Да, насчет курилки – поддерживаю!
– Спасибо, Настя.
– Пожалуйста, дай пять!
Аккуратная ладошка Насти и широкая рабоче-крестьянская ладонь Ильи хлопнули прямо у меня перед лицом.
– Послал бог друзей-мудаков, – заключил я. – Лучше б посочувствовали!
– Чему? – протянула Настенька. – Новый кошелек придется покупать?
– Деньги некуда будет складывать, – вторил Илья.
– Ворюга.
– Коррупционер.
– Чудовище.
– УБЭП на тебя нет.
Они синхронно умолкли, ожидая ответа. Но у меня не было сил на контратаку:
– А, пусть и так, что с того? Мое дело…
Я наигранно зевнул и ухватил бутерброд с огурцом и оливкой (ненавижу оливки, но остальные снэки уже размели).
– По водочке? – предложила Настя.
– Давай по вискарю! – возразил Илья.
Не дожидаясь, до чего эти двое договорятся, я отодвинул друга в сторону и направился к Смагину – тесть уже несколько минут издалека сверлил меня глазом, ожидая, что я наконец отвлекусь от трепа и подойду за напутствием.
Едва я приблизился к Смагину, от него чуть заметной серой тенью отхлынула фигура КГБ. Тесть опирался на стойку, сжимая в руке бокал белого вина, – не по этикету держал его, прямо за донышко. Ну что за безвкусица?
– Профком вас жизни учил? – начал я.
