– Все в порядке, Насть.
– Спасибо, Коля.
Она ушла уже через минуту.
Я шатался по заведениям Киева и пил весь день и весь вечер. Но в тот день мне не хотелось ни умереть, ни пропасть. Мне хотелось жить. Я знал, что буду жить, что надежда – нет, не самое страшное, что есть на свете… Самое страшное – это ее лишиться.
Часов в восемь я завалился в квартиру, мыча что-то идиотское в ответ на Танино щебетание, упал на диван в гостиной, уткнулся лицом в подушку и, даже будучи изрядным грешником, заснул сном праведника, не разуваясь и не раздеваясь.
Визу, разумеется, дали без проблем, и я отчалил, так и не увидев Настю. И мне, и ей нужно было переварить и осознать все, о чем мы говорили в «Николае».
В аэропорт меня, по традиции, провожал Леша, но на этот раз ехали из Института, и с нами совершенно случайно зацепился Долинский – прокатиться за компанию. Он сидел на заднем сиденье, тыкал пальцами в планшет и время от времени вставлял многомудрые комментарии в беседу.
– Ну что, хроник, хоть пить наконец-то бросишь, – радовался Леша. – Там алкоголь дорогой. Хотя… в твоем-то случае это не проблема. Все оплачивает принимающая сторона?
– И еще сверху добавляют. И это, к счастью, не шутка, – удовлетворенно признался я.
– Да, Логинов, а вот меня никогда на такие стажировки не отсылали, – проскрипел Долинский. – Почему жизнь такая несправедливая, мм?
Леша развел руками, на мгновение выпустив руль:
– Это потому что ты воду не рубил, дрова не варил, за печкой не ходил и кашу не носил. А еще ты не зять ректора.
…– всего только его лучший друг, правая рука и гениальный финансист! – скромно заметил консильери. – И этого достаточно. Все, спето-выпито. Уволюсь, и пусть Виноградовы его бизнесом ворочают. Хотя живым меня вряд ли выпустят из этого серпентария.
– Почему Илья с нами не поехал, кстати? Я с ним не успел попрощаться нормально…
– Почетный глава Комсомола сильно занят – спасает мир и снимает кошечек с деревьев, – уныло ответил Долинский. – У него куча дел по «Грифон-сервису», пусть разгребает кучу.
– Да он даже на похороны не придет, когда ты допьешься и подохнешь! – сказал Леша. – Гроб с твоим безмозглым телом понесем мы с Долинским. А Илья напишет СМС из Интернета: «Печалька. Ну, туда ему, козлу вонючему, и дорога. Приезжайте в офис, пиццы с пивом поедим». А на похоронах мы будем кидать венок через спину – как букет на свадьбе, мол, кто следующий?
– Скажи, пожалуйста, а когда кувшин твоего похоронного юмора покажет дно, и поток твоих столь остроумных шуток о моей скорой кончине иссякнет? – осведомился я, с трудом сдерживая смех.
– Думаю, ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Он звучит так: ни-ког-да.
– Я так и думал.
– Смешно ведь, – признался Долинский. – Леша, ты молодец, так с ним и надо!
– Да я еще вас обоих переживу, вурдалаки! – пригрозил я.
– Охотно проверю, – сказал Леша. – Во всяком случае, доживи до весны, когда «Iron Maiden» в Швецию приедет. Сорвусь с любых дел и прискачу к тебе. Так что будь готов принимать дорогого гостя.
Эта новость меня обрадовала и успокоила: видеть родные лица на чужбине всегда приятно.
Когда я буду совсем стар, мой розыск уже отменят и можно будет засветиться в широком свете, я напишу большую и умную книгу о своей стажировке. В ней не будет таких плохих слов, как «жопа», «Смагин» или «давай останемся друзьями», и я не буду пропагандировать вредные привычки. Она будет про лосей, кофе и булочки с корицей. Но это будет «когда-когда», при соблюдении всех «если-если». А эта сказка – про другую мою жизнь, ту, что завязана на ИПАМ, бухле, бабле и нечеловеческой тоске.
«Iron Maiden» все-таки приехал в Стокгольм, и Леша сдержал слово – нанес визит в мою ледяную крепость. Правда, это случилось уже весной, незадолго до моего возвращения в благодатные стены, но радости от приезда друга это не уменьшило.
Он приехал за два дня до концерта, времени у нас было достаточно. Едва Леша распаковал шмот (я с большими усилиями уломал его остановиться в моей квартире – основным его контраргументом было «не хочу с тобой жить, алкаш»), я потащил его в бар недалеко от моего университета, чтоб спокойно обсудить то, о чем не с руки говорить по Скайпу.
Мы зашли в одно из тех редких милых кафе, в которых нет англоязычного меню, и приходится общаться с официантом. Леша огорчился, что там нельзя курить, а я уже привык к этой европейской заморочке.
– Давай, вещай, почем в Одессе рубероид? Как пишется в холодном климате?
– За всуе упомянутую Одессу – будь ты проклят…
Друг по-македонски продемонстрировал мне свои длинные средние пальцы.
…– а пожить тут – прекрасно! Еду на велосипеде по городу, и сразу мысли в голове приходят в порядок. И на душе легче, когда прокатишься. А холод мобилизирует мозг, так что нельзя сказать, что я тут простаиваю. Время с пользой проходит.
– А как со студенчеством работа? Отвычно, когда деньги грести нельзя?
– Ну что за привычка начинать с обвинений? – возмутился я. – Ты же адвокат! Вот привели к тебе клиента, а ты ему сразу: «Ты убил дворецкого?»
– Я по хозяйственным и административным делам, забыл, олененок?
– Неважно. Значит, приводят, а ты говоришь: «Ты украл клепсидру?» Так происходит?
Леша криво ухмыльнулся как всегда, когда я начинал рассуждать о его работе:
– Ладно. Вот сиди тут и пиши монографии, а в умные вещи не лезь.
– Меня умом-то судьба не обидела! – отметил я.
– Обидела-обидела, Коля. Просто ты не очень обидчивый.
– Тогда сам расскажи мне об «умных вещах», гений. Как сам? Настя, Илюха? Что с моим Фондом?
Я выделил слово «моим», и это вызвало повторение Лешиной ухмылки.
– Этот Фонд такой же «твой», как и Настя «твоя».
Такое сравнение не могло меня не огорчить, но ругаться не хотелось – слишком я рад этому длинному вредному человеку.
– Ладно, рассказывай.
И Леша рассказал. Как сам – да ничего у него нового, дела-работа-деньги…
После моего отъезда резко подскочили поступления в Фонд, ибо дела Вадима Васильевича начали приносили более стабильный доход. Кроме того, наши «сессионные» деньги наконец перестали пылиться на полках или растекаться на каждодневные нужды, а отныне аккумулировались на счетах. А еще завелись некоторые спонсоры-выпускники, которые радостно выдавали суммы на нужды Смагина и свиты ИПАМ.
Долинский и Виноградовы – спокойно и скучно. Работают, механизм отлажен.
Про Настю сказать он ничего не может. Не видел-с. Не слышал-с. Не ведает-с.
– Да, про Настю я от Ильи слышал, – махнул я. – Настроение плохое, ходит, грустит. Наверное, из-за моего отъезда?
