– Нет, Коля… Не уходи, – сказала она едва слышно.
– Юля, солнышко…
– Я тебя понимаю. Я понимаю. Но когда ты в Скайпе, такое ощущение, что где-то здесь, за стенкой, или рядом. А когда уходишь, то я далеко и совсем одна. Не иди спать. Никогда-никогда в жизни не спи…
Говоря это, она не смотрела в монитор или в веб-камеру – просто опустила глаза на свои ухоженные руки. Да и мне нечего было сказать, я просто шумно вздохнул. Мы виделись от силы раз в месяц, а она привязывалась ко мне все сильнее и сильнее, погружалась винтом в мой внутренний мир и, наверное, знала о моих переживаниях даже больше, чем я. Около минуты мы оба просто молчали. Наконец Юля подняла лицо и болезненно улыбнулась:
– А впрочем, иди спать. Я тоже пойду.
– Ты не обижаешься? – на всякий случай уточнил я, хотя даже если бы обижалась, все равно б ушел.
– Нет, – покачала головой она. – Все хорошо, правда. Доброй ночи, Коля.
Она шевельнула рукой, кликнула по мышке, и экран Скайпа погас.
Теперь я был готов к нестабильному нездоровому сну, исполненному сумасшедших сновидений. Но в моей душе от ее слов по-прежнему звенело приятное тихое эхо, какое раньше оставляли только прикосновения к Настиной руке. И этот знак меня сильно насторожил.
На майских праздниках я в последний раз в своей жизни (искренне на это надеюсь) видел Смагина не на фотографии или в новостях, а в живую, во плоти.
Тесть решил сделать себе подарок – прокатиться на машине по Западному Побережью США и с этой целью отыскал прекрасную конференцию по истории американской политической системы в Сан-Диего.
– Буду в Киеве через две-три недели, – рассказывал он, фальшиво вздыхая и обнимая меня за плечи в аэропорту. – Если что, звоните по Скайпу, на мобильный будет дорого. Каждый день постараюсь выходить в Интернет.
– Не забывайте фотографии выкладывать в Фейсбук, – сказал я, тщетно провоцируя себя на слезы. – Мы будем скучать.
В порыве радости оттого, что на двадцать дней избавляюсь от Смагина, я даже приобнял Танечку за талию и подмигнул ей. Она жеманно закатила глазки к небу и устало кивнула.
– Давайте, детишки, пока! – рявкнул ректор и покатил чемодан к стойке регистрации.
Когда Смагин куда-нибудь сваливал, формально ИПАМ руководил первый проректор – серая мышь и технократ, по порядочности сравнимый с КГБ. Но умные люди все равно шли с делами к Долинскому или ко мне. Для моего чувства собственной важности эти отъезды и командировки тестя были, как бальзам на душу…
И вот ранним утром в середине последнего месяца весны я сидел в кабинете, положив левую ногу на стол, а правую без обуви поджав под зад, и наслаждался помимо собственного величия солнцем, которое проникало через окно и задорно плескалось в стеклянной кружке с чаем, который я намеревался выпить.
Чай должен был быть очень вкусным – барбарисовый да еще и с лимоном, да еще и с симпатичнейшей конфеткой вприкуску. От процедуры меня оторвал трезвон мобильника – тема из «Крестного отца», которой у меня обозначен Долинский.
– Вице-король ИПАМ Логинов у аппарата, – надменно сказал я.
– Доброе утро, вице-король сраный, – злобно отчеканил консильери да так громко и с нажимом, что от испуга я немедленно подскочил на ноги, проливая чай на гладкую поверхность стола. – Не хочешь выйти в курилку на третьем этаже для важного разговора?
– Андрей, ты меня пугаешь…
– Я не зеркало, чтоб тебя пугать. В курилке жду через десять секунд, – уже более спокойным, но от того не менее жутким голосом сказал собеседник.
Нащупав под столом ботинок, я с трудом запихнул в него распухшую от пьянства от волнения ногу и бросился по зову, наспех закрыв за собой кабинет. Шла пара, поэтому курилка была совершенно пуста, не считая понурого Долинского, который сидел на покрытом пеплом умывальнике, нимало не заботясь о чистоте брюк.
– Че случилось-то? – справился я, притворяя дверь плотнее и пытаясь нащупать в кармане портсигар. – Блин, сигареты не взял. Подождешь, сбегаю?
– Успеешь сбегать, засохни и слушай, – сказал партнер тоном, не терпящим возражений.
Я не стал опираться на умывальник, а просто подпер спиной деревянную дверь с выцарапанными на ней надписями «Виноградов – быдло! Я тебя нахвачу!», а ниже – «Иванова – тоже!» (хотя ассистент Иванова, разумеется, не ходила в мужской туалет).
– Тут про Илью до сих пор тот пасквиль не стерли, что написали за случай с порванной ведомостью, – заметил я. – И где они его теперь «нахватят», интересно знать?
– Я бы сам его «нахватил» и морду расколотил, да он уже схоронился где-то, козлина! – прошипел Долинский, сильно нервничая и гримасничая.
Прежде никогда его таким не видел.
– Андрей, ты прям как Смагин разговариваешь, – смутился я. – Негоже так, ты ж все-таки интеллигент…
Консильери скривился, как от удара по локтевому нерву, и плюнул жвачкой в сторону мусорной корзины (не попал). Затем тигровые огоньки его глаз вонзились мне в лицо.
– Сейчас решается твоя судьба, Коля. Один раз меня перебьешь – хоть один раз! – и будешь торчать в тюрьме ближайшие лет семь, а потом подохнешь. Ты меня хорошо понял?
– Понял, – очень серьезно повторил я. – Даю слово, я ни звука не издам.
Ноги ходили ходуном от страха, и я обхватил колени ладонями, чтоб не упасть.
Долинский заговорил ровным уверенным голосом с лекторской интонацией:
– В далеком царстве, тридесятом государстве, жил-был маленький серый человек в очках, звали его КГБ. И был там царь, по фамилии Смагин, и при дворе его… Тьфу, да что это я логиновщиной занимаюсь!..
– Тем более что у тебя не получается, – сказал я, но тут же прикусил язык (буквально).
Мне посчастливилось, что Долинский не расслышал моего замечания.
– Была у меня вчера встреча, давний приятель из Генеральной прокуратуры приезжал, – сказал он почти человеческим голосом. – Я его хорошим кофе напоил. А он за это предложил мне купить свою свободу. Знаешь, почему? Потому что в пятницу ночью наша любезная Инна передала следователям УБЭП все доступные ей материалы – тебя оно не касается, что именно, все равно не поймешь… В общем, сдала нас жена Виноградова, сдала с тапочками – и оба, с Ильей вместе как в воду канули! Телефоны выключены, дома никого нет. Я, конечно, разыскивать их не собираюсь, но в глаза бы посмотрел… кое-кому!
Я был в шоке – не мог поверить такому. Почему? Зачем? Я собрался задать вопрос, но по глазам Долинского понял, что он еще не закончил.
– Приятель мой далеко не всесилен, особенно по сравнению с нашим бывшим другом Генералом. Но у него достаточно влияния, чтоб под всякими бюрократическими поводами отложить нашего немедленный арест, – продолжал Долинский. – Весьма вероятно, что Инну шантажировали косяками, которые наделал Илья, пока ее подменял как бухгалтера Фонда – хотя там ничего серьезного, нормальный адвокат бы отмазал. Но нет же, надо было ей испугаться и сдать всех нас! Молодец, нечего сказать… В общем, дело швах, надо убираться. Естественно, мой кореш шею подставлять за «спасибо» не будет, и он должен поиметь свой процент. Поэтому в течение недели я должен передать ему чуть больше миллиона долларов. Если сделаю все как надо, то мне не будут блокировать выезд из страны, и можно будет отвалить. А если пожадничаю… В общем, как тебе эта песня?
