Пока я общался со студентами, в моей многозадачной голове формулировалась красивая задачка:
«Перед тем, как помахать Украине ручкой и бежать в неизвестность с липовыми документами и чемоданом валюты, некто А. Долинский проработал финансовым консультантом некоего Смагина больше десяти лет. Первое время он занимался делами «Грифон-сервиса», затем добавились дела Фонда, типография, продажа казенной земли, тендера и ремонты, а под конец под его контролем оказалась половина дохода от ночного клуба «Горячая точка». Не стоит забывать и про наркодоллары, что перепадали от Вадима Васильевича.
Внимание, вопрос! Сколько денег мог за все это время заработать и стибрить А. Долинский, если учесть, что:
а) он не стеснялся вкладывать общаковые деньги в собственные проекты;
б) много денег Фонда уходило на откаты/взятки/благотворительность?»
И ответом на задачу было стоявшее перед глазами уверенное лицо консильери в тот момент, когда банкир сказал «Все!». Денег было достаточно много, чтобы больше никогда и нигде не работать.
Мне казалось, что текущий вариант развития событий устраивал Долинского даже больше, чем продолжение работы на Смагина: а вдруг он когда-нибудь надоест ректору, или же органы дотянутся? Теперь же он сам себе хозяин и отбывает со смагиновскими денежками в лучший мир, где нет ни горести, ни печали, но только радость вечная – в эмиграцию.
Сдал ведомость первому проректору, покурил с Филимончуком (который очень любит вишни) в кафедральном туалете, сказал ему «до завтра», вышел из ИПАМ, провел пропуском по турникету… Все как ни в чем ни бывало – и ощущения, что я покидаю это место и этих людей навсегда, я не испытывал.
Я с большим удовольствием прошел пешком по улице Немировича-Данченко, минуя «Мистер Снэк», и вышел на бульвар. Едва подумал о том, что надо позвонить партнеру, как моя новая «Нокиа» сама запиликала неприятным и непривычным звонком.
– Ну что ты, Коль? – на удивление дружелюбно вопрошал Долинский. – Давай, я уже подъезжаю – на заправку ездил. Возле ЦИК тебя заберу.
– Буду там через пять минут.
Увидев замерший в неположенном месте голубой «Ниссан» консильери с мигающей аварийкой, я почувствовал себя совсем уже свободным и опустил запасной телефон в попутную урну – он мне только мешал.
– Телефон выкинул? – уточнил партнер.
– Да, оба, – похвастался я, устраиваясь на сиденье и пристегиваясь: его машина противно пищала, если ехали без ремня. – А ты?
– Ну, попробуй сам догадаться, – Долинский тронулся, и машина плавно поскользила вперед. – У меня все на мази.
– Только вот один вопрос: зачем ты заправлялся, если сейчас все равно бросишь машину?
– Да вот убей, не знаю! – расхохотался друг. – Сам об этом подумал, только когда с заправки выехал. Видишь, у мастера тоже могут быть ошибки…
Мы попали в зеленую полосу и катились быстрее, чем мне хотелось.
Долинский был совершенно спокоен и уверенно давил на газ. Под голос Скотта МакКинзи, который пел о Сан-Франциско и цветах в волосах, мы в полном молчании спустились по бульвару Леси Украинки, проехали по Бассейной, обогнули Бессарабку и вырулили на бульвар Шевченко. Все – финишная прямая.
– Подожди, Андрей. Давай по Льва Толстого проедем, а?
– Нет, – все так же спокойно сказал он, – мы не будем проезжать мимо Настиного балкона и смотреть, не вышла ли она тебе платочком помахать. Уходя – уходи. Спето-выпито.
Я не стал спорить: глупо, прав он. Но тут же меня посетила другая идея.
– Давай, притормози тогда на секунду возле парка Шевченко. Я это место так люблю. Тем более, это для меня очень символично и очень важно. Знаешь, мы там когда-то…
– Ну, ты был бы не ты без истории, – перебил партнер, но сбавил скорость, принял влево и повернул по Владимирской. – Расскажешь уже в поезде, извини, я сейчас не настроен слушать. Кстати, тут и жена твоя рядом где-то. Не хочешь попрощаться заехать?
При этом Долинский очень серьезно посмотрел на меня и наклонил голову.
– Оч-чень смешная шутка, – заметил я. – На самом деле, не очень.
– Несмешная, – согласился он. – Особенно для Тани, которая скоро совсем сиротинушкой останется. Смагин должен был вылететь из JFK меньше часа назад. Менты об этом тоже знают, а значит, кстати, уже могли отправить «друзей» за мной и за тобой. Впрочем, я все же рассчитываю, что мой прокурорчик сдержит слово и дотянет с разрешением на арест до вторника.
Мы остановились, не доезжая метров сто до центрального входа в Красный корпус КНУ.
– Не думаю, что они дернутся за нами, пока самолет Смагина не приземлится, – я скорее успокаивал себя, чем реально рассуждал. – Но береженого Бог бережет…
– А небереженого конвой стережет, – закончил консильери таким тоном, словно вколотил тупой гвоздь.
Меня это удивило:
– Сегодня у нас что, хит-парад искрометных шуток от Андрея Долинского? Расскажи мне еще про медведя, который сел в машину и сгорел. А я тебе старую зэковскую загадку загадаю, раз уж ты поднял тюремную тему – от Смагина услышал, он у нас такое любит. Итак, стоят два стула, на одном пики точены, а на другом…
– Не умничай, – оборвал меня приятель, которого не тешили такие шутки. – У нас два часа до поезда, но давай, шевелись.
– А ты? Может, идем вместе, а?
– Пошли, – сдавленно согласился он.
Мы перешли дорогу по переходу – глупо быть сбитым машиной, когда у тебя в кармане столько левых денег (и все-таки, сколько же Долинский оставил себе?) – и отправились к памятнику Шевченко. Людей в парке было предостаточно, но им не до нас – двух задумчивых мужчин в светлых костюмах.
– Смотри, батько Тарасе, на детей своих неразумных, – начал я проповедовать сам себе проникновенным тоном, остановившись у подножия памятника. – Докатились до чего: Родину обокрали да еще и друзей-благодетелей кинули!
– Таких друзей в проруби утопить мало, – возразил Долинский. – Логинов, ну откуда в тебе столько пафоса?!
Я не ответил.
Над головой Тараса пылало солнце.
– Нет, Долинский, не с тобой я тут должен был стоять, – вдруг прошибло меня. – Не с тобой провожать взглядом это солнце. Не обижайся… да ты и не обижаешься. Но это все неправильно.
Я закурил последнюю в своей жизни сигарету.
Мой спутник не смотрел ни на Шевченко, ни на солнце. Он не собирался прощаться со светилом: то же самое солнце будет светить мне в Вене, а ему – куда там он собрался?…
– Что же ты молчишь, Долинский? – досадовал я. – Ты должен меня утешать, так давай, слушаю.
– Из меня плохой исповедник, – признал тот. – Я знаю только то, что машина ждет, и что скоро мы сядем в поезд и поедем туда, где звонят колокола и где златые купола. Никто не будет гнаться за нами, и никто нас там не найдет. А с Настей ты по-человечески попрощался. Лучше ты не мог сделать. Пора.
