Он стал краснее вареного рака, подскочил неожиданно к Галине Федоровне, сцапал ее за грудки, как мужика, рванул на себя, оскалившись, захрипел:
– Ты! Дура, бля!.. Ты что, бля, несешь на мужа и сына?! Ты совсем, корова, ох... (и много-много слов, смысл которых – оскорбление). Если еще раз, бля, такое услышу, хоть во сне, хоть шепотом... Если даже подумать посмеешь, блин, разорву на части, поняла? Запомни: разорву!
И отшвырнул ее так, что бедная женщина врезалась в стену. Леня рванул из столовой в спальню, разговаривая матом. Галина Федоровна пребывала в полном потрясении:
– Взбесился! Ополоумел! Что я такого сказала? С чего он взбеленился? Из-за какой-то чахоточной твари разлад в доме! Ничего не понимаю.
Она налила водки в стакан, залпом осушила его, только потом горько заплакала:
– За что они меня? У, гады! Вот заболею и умру, будете знать!
12
Скверно: он ударил Риту. Но как знать, может, изредка бабе полезно съездить по физиономии, чтобы не слишком от нее феминизмом разило? «Она любит меня, вернется», – думал о ней в редкие часы отдыха Герман. Самоуверенность вещь хорошая, однако неприятно лежать ночью одному в постели и в пустом доме. Посему он не давал себе возможности расслабиться, а часами просиживал у экрана, изучая по миллиметру каждый кадр, запечатлевший свадьбу.
Он составил полный список всех, кто присутствовал на свадьбе, включая официантов, поваров, паршивых артистов из самодеятельности. Собирал сведения, заносил в тетрадь, отведя на одну человеческую единицу страницу. Многих вычеркнул, они никаким боком с Феликсом не соприкасались. Добравшись до кровати, часто засыпал на лету, в момент падения на подушку. Кое-кто с удовольствием посмеется, мол, занимается мужик сизифовым трудом. А как еще вычислить того, кто сделал выстрел и кардинально изменил жизнь, да не только его жизнь?
Егор... Чувство вины, внушенное Ритой, точило, то и дело накатывали злоба и ненависть... непонятно к кому. Чтобы хоть на йоту избавиться от вины, Герман подсчитал, во что обойдутся похороны парня, сунул деньги в конверт (много больше, чем нужно) и ночью отправился к матери Егора. Нет, он не собирался предстать перед ней с соболезнованиями, вина не пустила, а ходил вокруг дома, придумывая, как отдать деньги. Наконец, взбежав на этаж, положил конверт на коврик у двери, позвонил и рванул вниз. Этажом ниже вжался в угол, затаился. Щелчка замка не услышал, а сразу женский вопль:
– Лена! Леночка, деньги! Кто-то принес деньги...
Интуиция подсказала пулей вылететь из подъезда и стать за беседку во дворе. Буквально следом за ним выбежала мать Егора. Лампочка над входом в подъезд осветила лихорадочный блеск уставших от слез глаз, искавших того, кто принес конверт. Герман заметил опущенные вниз уголки губ и раздувавшиеся ноздри, словно она нюхала воздух, чтобы по запаху отыскать... Да, мать Егора знает, кто принес деньги, и хочет швырнуть их ему в лицо. Зачем? К чему эта гордость? Она вернулась в подъезд, сжимая конверт. Герман достал сигарету, мял ее, глядя в небо. А чего он ждал? Что женщина, потерявшая единственного сына, запрыгает от радости и кинется ему на шею, получив деньги на гроб? И ночь, проклятущая, давит на душу: ты, из-за тебя! И звезды хихикают: ты, ты, ты... Терзают, терзают...
– Неужели моя ошибка так дорого стоит? – спросил их Герман.
Ненавистное ночное небо безмолвствовало, а ведь у Германа много вопросов, требующих ответов. И не небу, огромной пустоте над головой, задавать их. Только он сам может ответить на них.
Он отшвырнул сигарету, скорым шагом двинул к машине, которую оставил неподалеку. Сделал что мог для матери Егора. Теперь отца и парня надо выдавить изнутри, чтобы с ясной головой заниматься поисками.
– Герман! – послышалось, когда он поворачивал ключ в зажигании.
Раз услышав голос феи, не ошибешься. Белла. Фея будто спустилась с небес, то есть возникла у машины неизвестно откуда. Уж кого-кого, а ее он не ожидал увидеть в начале новых суток. Она же неторопливо поведала недовольно-капризным тоном:
– У меня сломалась машина. Ты не мог бы посмотреть? Я совсем отчаялась. Ночь, кругом пусто, мне страшно... Вдруг вижу – ты!
– Конечно, посмотрю. – Он резво вышел из авто, у «шестерки» неподалеку озадаченно почесал затылок. – Это твоя машина?
– Да. А что тебя удивляет?
– Такая женщина должна сидеть, по меньшей мере, за рулем лимузина.
– Предпочитаю отечественный транспорт, потому что угробила в свое время три иномарки. Либо я бездарный водитель, либо наши дороги бездарны.
– Безусловно, дороги. Так, посмотрим. Ключ где? Ага, вот...
Попробовал завести, мотор натужно заржал, как настоящий конь, и заглох.
– По-моему, сцепление полетело. Честно говоря, я в технике полный профан. Ну-ка, еще раз... Ничего не получается. Что будем делать?
– Откуда я знаю! Ты мужчина, ты и думай.
– Разумно переложить трудности на мужские плечи. Так, если оставим машину здесь, утром не найдем даже гайки. – По мобильному телефону он связался с ремонтной мастерской, отчитался: – Сейчас приедут, заарканят твою колымагу и увезут на ремонт.
– А я? – Белла широко раскрыла и без того большие глаза в опахалах густых ресниц.
– Тебя я отвезу домой. Ты как здесь очутилась?
– В этом районе живет моя подруга. А ты что тут делал в такой час? – Герман нахмурился, Белла чутко уловила перемену в его настроении, озабоченно спросила: – Что-то не так? Я свалилась тебе на голову не вовремя?
– Ты ни при чем. Просто иногда я не вовремя вспоминаю об отце.
– Извини, совсем забыла... Когда я потеряла мужа, думала, не переживу. Но все проходит, я теперь по себе знаю. Человек очень быстро... свыкается, что ли.
– Возможно, – пожал плечами Герман. – А кто был твой муж?
– Замечательный, умный, красивый человек. В Москве и в Питере имел крупный бизнес, связанный с пушниной. Экспорт-импорт. Я не очень вдавалась в подробности, муж считал, что мне достаточно носить шубки, а не вникать в то, как они достаются и делаются. Добрейший человек был...
Душещипательную историю она рассказала со слезой в голосе. На самом деле ничего общего с реальными событиями ее история не имела, скорее походила на банальную мелодраму. Скачок от одних моральных устоев к противоположным, как произошло во время становления капитализма, практически на каждого человека наложил отпечаток, подавляющее большинство людей изменилось до неузнаваемости. Открылись границы, хлынул поток информации, из которого выяснилось, что в России люди живут очень плохо. Глядела юная Белла в телевизор, а там шикарную житуху показывали, и со всех сторон в уши вливалось знакомыми:
– Ты, дружок, создана не для кастрюль. Уезжай отсюда. Здесь не найдешь достойного человека, способного обеспечить тебя. А с твоей красотой многого можно теперь добиться.
