Она держала руку сына, но могла бы также держать и один из кабелей, которые выходили из медицинских аппаратов и падали на Оге, как жаждущие задушить его змеи. Мамаша получила разрешение остаться здесь. Она знала, что означает это разрешение. То, что у Оге уже практически не было шансов.
Самой клиникой она была довольна. Персонал больницы был любезным, врачи готовы были дать любую информацию. Но заслуживающим критики она считала единственный факт, что во всем здании не было ни одного знака Ø. Вместо этого санитары написали на карточке в ногах кровати СОЕРЕНСЕН, как будто это было одно и то же. СЁРЕНСЕН было написано на бутылках с раствором для вливания, а на одном из медицинских приборов даже можно было прочесть A_GE SO_RENSEN. Как это можно было произнести? В такое время, когда на каждой игрушечной клавиатуре уже можно было найти @ и €, казалось, что Ø это не тот знак, который был нужен миру. За все те недели, что она была здесь, она не встретила ни одного Å и ни одного Ø. И это при том, что датчане когда-то владели половиной Европы. Однако это было уже слишком давно, тысячу лет тому назад, во времена Кнута Великого: Норвегия, Шотландия, Литва, Северная Германия вплоть до Ганновера и даже Нюрнберга, все это принадлежало Дании!
А в остальном она не могла жаловаться на клинику. Несколько дней тому назад к ней даже пришел главный врач, лысый мужчина ростом в два метра с большими, живыми глазами, который в коридоре напевал песню Боба Дилана: A hard rain’s a-gonna fall, во всяком случае, он обладал чувством юмора. Затем он откашлялся:
— Внизу опять стоит кто-то из прессы, госпожа Сёренсен. Он хочет с вами поговорить.
— Сколько раз можно говорить этим людям, что я этого не люблю. Я уже все сказала.
— Да, вы правы. У меня с этим тоже проблемы. Все время одни и те же вопросы. И я не могу предвидеть, придет ли он в себя и когда, и помнит ли он, что с ним действительно произошло.
— Его все еще нельзя перевозить, не так ли?
На улице смеркалось, она достала из сумки книгу и читала из нее вслух сыну, как и каждый день в это время. Книга называлась «Краткая история прыгуна на лыжах с трамплина», но она была толще Библии.
28
Карл Свобода был в своей стихии. Он преобразился в дряхлого старичка, на его полной лысине торчало несколько белесых волосков, исцарапанные очки скрывали блуждающие, живые глаза. Он бродил, опираясь на трость, по всему городку и спокойно изучал все общественные парки и частные дворы, изучал навозные кучи и отхожие ямы, искал приметы проложенных под землей трубопроводов с глухими ответвлениями, изучал рост больших, но на вид трухлявых деревьев и полые внутри деревья, прикидывал вместимость этих пустот, наблюдал за буйными водоворотами в мельничных ручьях и плотинах, изучал, как на поле для гольфа прокладывались новые дорожки дерна для газонов на сочной черной земле. Если понаблюдать за ним, то можно было бы подумать, что это всесторонне заинтересованный пенсионер, но никогда бы и в голову не пришло, что он ищет совершенно особое укрытие. Окончательное укрытие для достойного сожаления врача общей практики доктора Штайнхофера и героического Сунь Ю вместе с половиной расстрелянного свиного окорока. Карл Свобода потопал к двум находящимся на возвышении озерам для купания, Риссерзее и Пфлегерзее, в плане ландшафта оба прекрасные, но похороны в озерах избавитель от проблем выбрал бы только в крайнем случае. Он вернулся обратно к центру городка и прошел мимо нескольких стройплощадок. Черт побери, черт побери, подумал Свобода при виде массивного проекта супермаркета Лидль прямо в центре городка, это была бы заманчивая идея — подложить этим наглым владельцам магазина удешевленных товаров в фундамент два забетонированных трупа. Но стройплощадка находилась прямо в центре, ее было видно со всех сторон, прятать здесь что-то казалось ему рискованным. Свобода пошел гулять за пределы городка. И на окраине городка нашел то, что искал.
Строительный рынок «Швайгер» состоял из нескольких складских помещений, выглядевших старомодными и разбросанных посреди обширной территории. Несколько рабочих как раз были заняты размешиванием свежего бетона, который они заливали в скрепленную опалубкой яму. Три бетонных колоды, с ораторскую трибуну каждый, уже были погружены на грузовик, показывая конечный результат их стараний. Это были изготовленные по размеру стабилизационные элементы, которые использовались для опор высоковольтных линий, а также для подвальных этажей со скошенным наклоном. Из каждого квадра на верхней стороне торчала скоба из арматуры, которая очевидно служила для того, чтобы подвесить на крючок крана. Свобода потопал в темпе старца к ограде строительного рынка. Новый блок уже был отлит, железный крюк как раз вставлялся в мягкую массу и фиксировался в ней.
— А когда он затвердеет? — спросил он одного из рабочих и попытался говорить с баварским, а не австрийским акцентом, что австрийцу по-настоящему никогда не удается. После многолетней тренировки, пожалуй, жителю Киля удалось полутемное а в баварском слове Mass (или светлое в слове Leberkaas) произнести более-менее правильно, а австриец обычно даже и не пытается.
— Ты имеешь в виду бетон? — ответил рабочий и не заметил искусственный баварский акцент Свободы, так как он, во-первых, был тирольским наемным работником, а кроме того, от него ужасно несло пивом, как это может быть только у рабочего, сбивающего из досок щиты опалубки перед концом рабочего дня.
— Да, я имею в виду бетон, — сказал Свобода, и его баварский с каждым словом становился все лучше.
— Нужно три или четыре часа, пока он затвердеет.
Великолепно, подумал Свобода.
— А куда отвозят блоки?
— Они расходятся по всей Европе.
Еще лучше, подумал Свобода.
— А до которого часа здесь работают?
— До пяти.
Черт побери, сегодня везет, подумал Свобода.
— Это совершенно надежное укрытие, друзья, — сказал Свобода Шан и Вонгу в пансионате «Альпийская роза».
— Когда мы это сделаем?
— Сегодня же. Прямо сейчас. В пять часов строительный рынок «Швайгер» закрывается, там не остается ни одного человека. Это специальный бетон ручного замеса, который они использовали. Они оставляют его на ночь затвердевать. На следующий день они вытаскивают блок с помощью таля и грузят его на машину. Больше мне ничего не нужно говорить или?
— Рекомендуется прочная обувь? — спросила Шан.
— Для Вонга и меня — да, а для тебя нет, — сказал Свобода. — Ты наденешь лодочки и нарядишься немножко по-сексуальнее. В то время как мы будем делать нашу работу, ты будешь стоять на улице и свистнешь, если что-то заметишь. Если будет что-то серьезное, то ты отвлечешь их, пока мы не исчезнем.
— Сильно не перестарайся, — сказал Вонг Шан.
— Поторопитесь! — зарычал Свобода как императорский фельдфебель. — Через полчаса мы едем на строительный рынок.
