— Что вы сказали? — Оба полицейских повернулись к нему.
— Розебуд. Позвоните один-четыре-один-три.
— Это не арабский, — сказал Остлер. — Это английский. Номер американского гарнизона.
— Мы позвоним туда.
— Хорошая идея.
Между звонком Остлера в Центр Маршалла и произнесенным словечком «Розебуд» и оглушительным визгом колес перед полицейским постом не прошло и пяти минут. Джип въехал резко в ворота так, как никто не осмеливался врываться. Выскочили два американских военных полицейских, они что-то прокричали в переносный радиотелефон и с громким топотом ворвались в участок. Остлер и Холльайзен, оба не из пугливых, все же немного опешили, когда они увидели врывающихся в комнату громил. Настоящие парни армии США, ростом под два метра двадцать, по совместительству, наверное, еще игроки в баскетбольном клубе НБА, щелкнули каблуками, поприветствовали Остлера и Холльайзена почтительно по-военному и обрадованно показали на сидящего пассажира автобуса. Один из них схватил его, как само собой разумеющееся, на плечо, так, как взваливают на плечо спящего ребенка, и вынес его на улицу. Там они погрузили его в джип и собирались, корректно приветствуя по-военному, но не говоря ни слова, уехать.
Холльайзен и Остлер побежали за ними во двор.
— Извините, нам нужно еще оформить некоторые формальности…
Остлер не договорил. Он знал, что это было бесполезно. Перед тем как джип тронулся, из него вышел еще один мужчина, неприметный, небольшого роста мужчина в солнечных очках. Остлер знал его.
Не так лихо, но тоже шумно, въехали во двор Еннервайн и Мария.
— Что случилось? — спросил Еннервайн.
Остлер и Холльайзен коротко доложили о происшествии.
— Куница, четвертый, — сказала Мария. — Как он и объявил, никакого покушения на баварский символ, а нападение на, ну да, международную безопасность. То есть покушение. Но покушение, при котором он, может быть, ошибочно схватил не того?
— Я думаю, что он схватил как раз того, кого нужно, — сказал Остлер. — Наверняка это был очень важный тип.
— Вы представляете, кто это был?
Остлер показал через двор.
— Нет, но я имею представление, кто это мог бы быть.
Выглядевший усталым человек в солнечных очках, который ждал на углу, медленно пошел через автостоянку. Уже издали он поднял вверх свое удостоверение. Он шел целенаправленно к Еннервайну, как будто знал, кто здесь главный, а именно самый приметный в группе.
— Привет, — сказал он Еннервайну. — Вы наверняка здесь самый старший по должности.
— Что означает CIC? — спросил Еннервайн, после того как изучил документ усталого мужчины.
— Следственная группа уголовного расследования Армии США. Специальный отдел военной полиции. Чтобы быть кратким — забудьте все, что здесь только что произошло.
— Я баварский госслужащий, я так быстро не могу забыть.
— Мне достаточно только позвонить министру внутренних дел. Замечу, американскому министру внутренних дел. Или послу США, который как раз, постойте-ка, проводит отпуск в Бад-Тельце. Вы хотите такую чехарду? Проще будет, если вы забудете этого мужчину.
— Араба?
— Он не араб. Он американский гражданин. Я не выдам тайну, если скажу вам, что он очень важный американский гражданин. Поэтому он находится в нашей юрисдикции, а не вашей. Итак?
— У меня есть выбор?
— Нет, — сказал мужчина в солнечных очках. Он говорил на немецком без акцента. — У вас сейчас наверняка много других дел. А это дело не имеет никакого отношения к вашей работе.
— Откуда вам это знать?
— Я знаю. Я бы вам посоветовал забыть этот эпизод, забыть этот разговор, забыть меня.
Еннервайн пожал плечами.
— Вот это мне нравится! — ругалась Мария, когда мужчина в солнечных очках ушел. — Мы не можем с этим просто так смириться.
— Успокойтесь, Мария, — возразил Еннервайн. — Я не намерен просто так с этим мириться. Я обращусь к шефу. И позвоню прокурору. Но это мы пока отложим. Нам в первую очередь нужно заниматься нашим делом.
— Я тоже так считаю, — сказал Холльайзен хитро. — Например, нам нужно заняться вот этим.
Он пошел к своему письменному столу, взял пинцет и поднял им вверх исписанный листок бумаги.
— Скажите, пожалуйста…
— Это я вытащил у незнакомца из кармана. Подумал, что за этим стоит Куница. И если американцам такое попадет в руки, то они никогда этого не отдадут. Мы знаем это по прежним случаям. Эти двое американских военных не оставили мне времени, чтобы сделать копию и вернуть оригинал…
— Хорошо, назовем это импровизированное обеспечение доказательств при чрезвычайных обстоятельствах.
Мария надела одноразовые перчатки, взяла письмо и начала читать.
Дорогой господин комиссар, дорогая команда!
Как у вас дела? Не правда ли, наш маленький городок стал важным международным местом? Некоторые курорты о таком могут только мечтать: русские отели на солнечных склонах, повсюду присутствие американских военных, уединенные арабские анклавы. И повсюду много денег, много служб безопасности, много телохранителей. Наш курорт как Женева, только более скалистый. На последней неделе я стоял в очереди в «Крусти» перед министром торговли Коста-Рики…
— Такое случается каждую неделю, ты хвастун, — бормотал Остлер, — нет причины хвастаться этим.
…Эй, Энрико! — сказал я, и он ответил на мое приветствие. В «Оксенштюбрль» ищут четвертого человека для игры в дурака, кто выразит готовность и поиграет с ними? Кондолиза Райс, которая свалилась как снег на голову, чтобы выпить пива…
— Кондолиза Райс? Он совсем рехнулся? — сказала Николь.
— Нет, нет, — сказал Остлер, — она здесь в центре Маршалла часто выступает с лекциями. И она прилично играет в дурака.
— Пожалуйста, читайте дальше, — сказал Еннервайн. — Время не терпит. Нам сегодня еще много предстоит сделать.
…Не всех знаешь из газеты. Чем они важнее, тем меньше видишь их в телевизоре. Но знаете ли, как их можно узнать? По их постоянно присутствующим телохранителям…
— Люди, которые настолько важны, что даже нельзя узнать, что они были похищены, — сказал Еннервайн задумчиво. — Что он планирует? Вначале он устраивает покушение с большим общественным шумом вокруг него. А теперь какое-то тайное зашифрованное дело.
…Я мог бы схватить и министра иностранных дел Катара, или иранского торгового атташе. Но шумиха, которая бы потом поднялась, превратила бы их в абсолютный объект насмешек. Вы мне кажетесь симпатичными, дорогая команда Еннервайна, я не хочу вас уничтожить…
