Итак, большая часть населения Верденфельса уселась, едва открыв глаза и еще не проснувшись, за стол завтракать, схватила газету и прочла предположения, без ссылки на источник, вроде этого — возможно, это была шальная пуля какого-то неосторожного охотника, которая выбила датчанина из соревнования. В комментарии даже содержался намек на какую-то политическую подоплеку. Говорилось даже о запоздалой мести какого-то фундаменталиста представителю страны, опубликовавшей карикатуру на пророка Мухаммеда. И за завтраком многие качали головой:
— Покушение? У нас? И как раз на новогодних соревнованиях по прыжкам! Такого не может быть.
Только в помещении для завтрака пансиона «Альпийская роза», в этой импозантной вилле на окраине курортного городка, последние новости воспринимались молча. Две небритых фигуры с черными как смоль, волосами, сидевшие в нише и разбивавшие яйца на завтрак, были одеты неброско, их азиатские корни нельзя было не заметить. Они тихо разговаривали между собой; синолог (китаевед) предположил бы, что слышит китайский из южного кантона или северно-корейский, какой-нибудь профессор Хиггинс услышал бы к тому же гортанный диалект Минь Ю, на котором говорят в районе Чаояна. Женщина бросила газету на стол.
— Этого нам только не хватало, — прошипела она, но по ее лицу раздражение вообще не было заметно. По ней не видно было также, что она владела собой.
— Что случилось? — спросил мужчина.
— В газете уже гадают. Есть даже осторожное предположение, что датского лыжника могли обстрелять.
Мужчина прочел статью и сказал:
— А сейчас наверняка приедет какой-нибудь провинциальный придурок и будет копаться до тех пор, пока что-нибудь не найдет.
— И эту проблему мы решим.
— Надеюсь.
Зал для завтрака медленно заполнялся другими гостями пансионата, все шестидесяти-, семидесяти-, восьмидесятилетние, все одеты по последней моде зимнего спорта и готовы к свежему воздуху и веселью в горной хижине для альпинистов. Большинство были парами: муженек набирал еду, женушка выбирала стол, по радио пиликали какую-то национальную мелодию. Глаза обоих чаоянцев сверкали то угольно-черным, то черным как смоль, то черным, как эбеновое дерево, то как швейнфуртская зелень, и может даже, темно-зеленым, а именно, необоснованно (непонятно как), по-дальневосточному.
Женщину звали Шан, что означает цветок лотоса. Мужчину звали Вонг, что могло означать многое. Шан и Вонг поселились здесь несколько дней тому назад вместе с еще одним мужчиной из Чаояна, потому что в «Альпийской розе» они нашли подходящую базу для осуществления своих необычных планов. Это здание стояло отдельно на небольшом холме несколько за пределами курортного городка. Подъездной путь был широким, дополнительная дорога вела вокруг дома к заднему двору. Там можно было припарковать машину и попасть в дом, оставаясь не замеченным с улицы и из окон и с балконов дома. От парковки был еще один запасный выход на случай необходимости, прямо через луг, до другой стороны улицы. И комнатой Шан и Вонг были более чем довольны. Она находилась на втором этаже, имела три окна, откуда гарантированно можно было видеть все передние подъездные и подходные пути. Гостями пансионата были секретари министерств из Вюртемберга и бывшие пасторы из Мекленбурга, они казались малоподвижными и глуховатыми, интересующимися скорее своим размеренным распорядком дня, а не какими-то отдыхающими маоистской внешности.
Директриса пансионата «Альпийская роза», фрау Маргарете Шобер, за столом регистрации читала большей частью романы в мягкой обложке с такими названиями, как «Опасное желание» и «Дикая жажда». Она, вероятно, тоже отвечала за некую небрежную элегантность пансионата. Гостевая книга и регистрационные бланки велись небрежно, а о контроле удостоверений личности даже не стоит говорить. Пансионат «Альпийская роза» был настоящим Эльдорадо для тех, кто замышлял что-то не совсем «кошерное».
Маргарете Шобер очень внимательно изучила поддельный паспорт Шан, настолько внимательно, что у Шан и Вонга даже выступило на лбу несколько маленьких капель пота.
— Ага, Штайнбок, — сказала наконец Маргарете Шобер со знающим видом и так двусмысленно, что рука Вонга непроизвольно дернулась в сторону пояса, туда, где на всякий случай был засунут его ка-то (стилет). В чемодане у него было еще два или три, для верности. Такой ка-то можно было бы принять за устричный нож, но на самом деле это была маленькая острая рапира, незаметный стилет, щадящее оружие, клинок которого доставал точно до самой середины сердца при условии, что ты знаешь, как туда попасть: справа вокруг грудины (глядя со стороны убийцы) и насквозь между третьим и четвертым ребрами. Вонг знал это направление.
Эти трое поселились здесь несколько дней тому назад и назвали себя малайскими коммерсантами, приехавшими в отпуск покататься на лыжах. Они могли бы выдать себя и за тайваньских студентов, приехавших по академическому обмену, или за торговцев хмелем из Бирмы, у них были паспорта на все случаи. Они демонстрировали несколько дальневосточных клише, как, например, поклон на три четверти в сочетании со сложенными в маленькую голубую елочку руками с оттопыренными большими пальцами, что нигде в мире не является обычаем — и только европейцы считают, что так здороваются все индусы, китайцы и японцы. Фрау Маргарете Шобер уже тоже научилась делать поклон в три четверти, и при этом защемляла нос двумя большими пальцами.
— Вкусно? — спросила она Шан и Вонга за завтраком.
Оба усердно закивали. Фрау Шобер снова выпрямилась.
— Как у вас дела? — сказала она с ударением, как учительница на вечерних курсах «Немецкий для инопланетян II».
— Спасибо, у нас нет никаких проблем, — ответили Шан и Вонг.
Шан и Вонг в совершенстве владели языком Карла Маркса и Райнера Марии Рильке, так как в свое время они были приглашены в ГДР (мы еще ее помним) и жили много лет в городе Цейтц. Поэтому их чаоянский диалект отдавал саксонским акцентом. У Шан он был заметен сильнее, а у Вонга меньше (так в темноте их можно было отличить друг от друга), и как раз с этим цейтским акцентом Вонг сказал фрау Маргарете Шобер:
— Сегодня великолепная погода. Мы как раз обсуждаем, не пойти ли нам на покрытую снегом Штегбергальм…
— …или вокруг тенистого озера Эйбзе, — добавила Шан.
Хозяйка не дала себя сбить. Она еще раз сделала поклон.
— А где тот приятный молодой человек? — спросила она, после того как снова выпрямилась. — Который всегда был вместе с вами? Третий в вашем союзе?
— Он еще спит, — сказала Шан.
— Он очень устал, — объяснил Вонг.
Приятный молодой человек, третий в союзе, лежал тихо и неподвижно наверху в комнате 12а. Но он не спал. И он не устал. Он был мертв.
9
Мертвый лежал одетым на полу возле кровати. И еще другое бросалось в глаза. Он умер не своей смертью. Вовсе не своей. Его неподвижно смотрящие в пустоту глаза были налиты кровью, черты лица искажены, руки судорожно сжаты. Он лежал здесь со вчерашнего дня, и он не мог оставаться здесь вечно. Шан и Вонг вначале прикидывали, не захоронить ли им труп подальше отсюда, где-нибудь закопать, утопить в озере, засунуть в дупло какого-нибудь дерева, скормить диким животным или еще как-нибудь. Но все это казалось им рискованным, они плохо знали эту часть света.
