Все так внезапно и быстро произошло... Оленька растерялась. Особенно когда Святослав Миронович даже не попытался остановить сына, а уехал. Она забыла о пистолете в кармане, обо всем забыла, лишь покорно шла. И сейчас, лежа на полу, думала, почему Ростислав выжидает.
Вокруг слышалось урчание. Оленька чуть приоткрыла глаза, повела ими по подвалу. Несколько кошек нервно ходили вокруг. Вдруг она заметила невдалеке два неподвижных тела. Зажмурилась. Горячая волна ужаса, окатившая ее с головы до ног, заставила вздрогнуть и глубоко вдохнуть.
– Ну, что? Начинаем? – раздался голос Ростислава.
Он схватил Оленьку за лацканы пальто, подтащил к стене, отпустил. Она села, обвела взглядом подземелье. У противоположной стены увидела связанных Варвару и Власа, изо рта у них торчали тряпки. Оленька поняла, что оба живы, и это немного ободрило ее.
Ростислав подошел к ним, вынул кляпы, сказал Варваре:
– Ну, что? Тебе нужен диалог с убийцей? Давай. Спрашивай.
Варвара замигала быстро-быстро. Влас, отплевавшись, зло процедил:
– Чего ты хочешь... – и не успел закончить фразу.
– Ну-ну, добавь: «Урод»! – вяло бросил Ростислав, перебив его. Он вообще вел себя сейчас как-то лениво, был более чем спокоен. – Нет, братец, это ты в глазах всех будешь уродом. Тебя найдут здесь, уж я позабочусь. Найдут маньяка. А их обеих я растерзаю, и ты все увидишь. Потом сдою тебя, как козу. Их кровь будет на тебе, а на них твоя сперма. И получится, маньяк ты, а не я. И все поймут, почему ты убивал. Потому что ты урод! Здорово я придумал? Я всех запутал. Тебе нравится?
– Больной, – сплюнул Влас. – Псих.
– Да! – усмехнулся Ростислав. – Я больной. Я инвалид. Я прикован к постели и не выхожу из дома. Это все знают. Тогда как ты... ты... баловень судьбы. Ну нет, почему я один должен подыхать? Вместе интересней. Но сначала ты увидишь...
– Да? – пробормотал Влас. – И как же я связанный убью?
– А я развяжу тебя. Потом. – Он достал шприц, поднял, чтобы все его видели. – Вот! Я поделюсь с тобой. И ты будешь лежать здесь с ними. Тебя найдут. – Вдруг метнулся к Варваре, пнул ее ногой в живот. – Не молчи, сука! Гавкай, как гавкала по телику!
Варвара завыла от боли и ужаса, а Оленька вскрикнула.
– Вон с нее, – указал он Власу на Оленьку, – я и начну. Она тебе нравится? Я знаю, нравится. Но трахать ее буду я. А ты будешь смотреть. Будет много крови, ты увидишь, как она течет. Это очень занимательно, очень.
Ростислав схватил Оленьку, приподнял и впился в ее губы. Она дергалась, вырывалась, наконец он отбросил ее и повернулся к Власу:
– Ей неприятно, видел? А мне приятно, когда она дергается, как муха на булавке. Это только начало. Я в деревне однажды видел, как забивали свинью. Трое держали, а четвертый резал. Свинья визжала и дергалась, мужикам приходилось наваливаться всем телом и придавливать ее к земле. И Ольга будет выть и визжать, как свинья.
– Ты дерьмо, – сказал тихо Влас. – Ты вонючее дерьмо. Если б я не был связан... ты бы у меня сам кровью умылся, ублюдок.
– Перестань, Влас! – крикнула Оленька.
– Провоцируешь меня? – снова вяло проговорил Ростислав. – У меня хорошая выдержка, я не покалечу тебя. Ты останешься невредимым. Хотя мне хочется и тебе кровь пустить, посмотреть, как ты будешь корчиться в судорогах. Но я придумал лучше. Ты ж всегда был на высоте, весь из себя везунчик. Ты же презирал меня и маму. Кому ты доказывал, что способен сам стать на ноги? Нам? Теперь ты упадешь на самый низ. И тебя растопчут.
– Ах, вон что! – пробормотал Влас. – Ты мне завидуешь. Никто не виноват, что все люди как люди, а ты... только похож на человека.
Диалог привел Оленьку в чувство. Возможно, спокойствие Власа помогло ей. Впрочем, его-то кузен не собирался убить, скорее всего, это и придавало ему смелости. Ростислав стоял к ней спиной, поэтому она схватилась за пистолет в кармане, осторожно вынула его и зажала между ног.
– Давай, давай, – подзадоривал его Ростислав. – Говори. Мне торопиться некуда. Думаешь, выведешь меня из себя? Да, я не человек. Я зверь. И мне нравится, когда вы, люди, от страха вопите, молите о пощаде. А я делаю с вами что хочу! Я буду жить, а ты...
– Ты не жить будешь, а доживать, – сказал Влас. – Представляете, девчонки, этот выродок вчера нашел меня в казино. Я, конечно, удивился, увидев его. Ведь наш Ростик сидит взаперти и медленно угасает от болезни крови. Он заметил, что я удивлен, сказал, что Антонине плохо, чуть ли не умирает, а дома никого нет. Ростик не знает, что делать, поэтому и нашел меня. И я, дурак – видать, выпил лишку, – помчался на помощь. Даже не задумался, как же Ростик сообразил меня найти аж в казино, а не догадался вызвать «Скорую». Мало того, он предупредил, что за мной следят менты, потому что в чем-то подозревают. Ну а поскольку мной действительно интересовались, я поверил. Смылись мы через черный ход, там ведь люди работают понимающие. А в машине у Ростика почти у дома начались судороги. Я остановился. А он... Что ты вколол мне, выродок? – Нервы у Власа сдали, и он заорал на кузена.
– Да так, нашлось немного кайфа и для тебя. Понравилось?
– И где ж ты берешь кайф, инвалид?
– Ему мать дает, – подала голос Оленька, под шумок пытаясь привести пистолет в боевую готовность.
– Тетка?! – поразился Влас. – Добрая мамочка! Заботливая! Так это ты у нас Джек-Потрошитель? Думаешь, тебя не найдут?
– Сначала тебя растерзают, – сказал Ростислав, тупо глядя на него. Очевидно, ему не понравилось, что Влас вместо мольбы о пощаде наезжал на него. – Тебя будут показывать по телику из зала суда. А вокруг будет толпа, жаждущая тебя порвать на куски. И ты увидишь много зверей. Я тебя прославлю.
У Оленьки не получилось тихо справиться с пистолом – предохранитель щелкнул.
Ростислав мигом обернулся. Что за лицо она увидела! Такое в страшном сне не привидится. Ледяные глаза, наполненные покоем, тонкие губы сжаты, ноздри раздуваются... Он сделал шаг в сторону Оленьки, вынул нож и задышал часто и глубоко. Держа двумя руками пистолет, Оленька направила оружие на него. Она тоже сжала зубы – до боли! – готовясь выстрелить.
Ростислав слегка улыбнулся. Мол, не ожидал от нее такого. Но он не боялся. Был уверен в себе и в ней. В себе потому, что знал свою жесткую смертоносную сущность, а в ней потому, что считал слабой, неспособной на поступок.
– Видишь, как легко люди превращаются в зверей, – бросил он через плечо Власу и остановил тяжелый взгляд на Оленьке. Издевательски произнес: – И ты выстрелишь?
– Выстрелю, – сквозь зубы произнесла она, чувствуя, как струйки пота стекают по лбу, по вискам, по спине – не так-то просто нажать на курок, целясь в живое существо.
– Брось... – Он смотрел ей прямо в глаза, будто гипнотизировал, и – как странно! – у Оленьки задрожали руки, словно отказывались стрелять. – Брось! Я пощадил тебя в парке... ты сама влезла во всю эту историю...
