Она пожала плечами, словно это всего лишь еще один день в офисе. По крайней мере, для нее.
– Теперь мы здесь.
Он вздернул бровь:
– И что мы теперь должны делать?
Она вытащила из сумки компьютер.
– У тебя есть выбор: можно побеседовать об искусстве или обсудить тему галереи. Я составила проспект для потенциальных инвесторов.
Этан коротко рассмеялся:
– Скоро ты перестанешь удивлять меня.
– Очень скоро, – согласилась она. – Честно говоря, я не настолько шокирую. Видел бы ты моих братцев!
– Расскажи о них, – попросил он, усаживаясь справа, тем не менее подальше от нее. На всякий случай, чтобы ненароком не коснуться Френсис. – Поскольку нам предстоит стать родственниками и все такое. Я с ними встречусь?
Это казалось неизбежным. Почему-то она не представляла братьев, с распростертыми объятиями приветствующих Этана в лоне семьи.
– У меня девять братьев и сестер от четырех браков отца. Старшие братья не знают никаких незаконных отпрысков, но, возможно, те тоже объявятся.
Она пожала плечами, словно говорила о вполне нормальных вещах.
Для нее – да. Браки, дети, еще дети и любовь не имели с этим ничего общего.
Может, в далеком детстве было время, когда она маленькой девочкой кружилась в этом офисе, наивная и невинная, и считала, что отец любит ее братьев и их мать. Что они одна семья.
Но однажды Френсис узнала, насколько родители несчастливы. Невозможно было этого не заметить: крики, скандалы, драки, швыряние посудой и хлопанье дверями.
Как-то в пончиковую пятницу, когда ее привезли в офис со всеми коробками, она влетела в кабинет отца и увидела, что отец целуется с другой женщиной.
Френсис стояла, боясь вскрикнуть или не вскрикнуть, завопить или заорать, или сделать что-то такое, чтобы выплеснуть злую боль, загоревшуюся в груди, но она так ничего и не сделала. Ничем не дала понять отцу, как больно было увидеть его предательство. Ничем не дала понять матери, что знала причину скандалов.
Она осознавала, но ничего не могла с этим поделать. Если бы спросила отца, почему он целовал секретаршу, которая всегда была так добра к ней, почему-то девочка была уверена, что тот откажется от нее так же, как отказался от матери.
Поэтому Френсис промолчала. Ничего не выказала. Раздала свои пончики с самой широкой улыбкой, которую смогла изобразить. Потому что так поступают Бомонты. Идут вперед, что бы ни случилось.
Совсем как сейчас. И что, если Этану рано или поздно придется встретиться с братьями? Что, если они отреагируют на известие о ее браке с теми же потрясением и ужасом, какие чувствовала она, когда застала отца с секретаршей в холодное серое утро много лет назад? Она пойдет дальше с высоко поднятой головой и улыбкой на лице. Ее бизнес разорен? Она не может найти работу? Потеряла свой кондоминиум? Пришлось принять предложение человека, которому нужна только ее фамилия?
Не важно. Голова вверх, улыбка на лице.
Она вывела на экран проспект, который составила вчера Бекки после обмена взволнованными звонками и имейлами. Подруга была мозгом операции, а Френсис отвечала за связи. И если она сможет преподнести Этана в качестве подарка. Завернутого…
Она вдруг представила Этана, обнаженного, с бантиком, повязанным на стратегически важном месте. Пусть Рождество давно прошло, но есть что-то особенное в том, чтобы разворачивать его как подарок.
Френсис немедленно выбросила из головы непристойные мысли и протянула компьютер Этану.
– Наш бизнес-план.
Он принялся пролистывать план, хотя у нее сложилось впечатление, что при этом он едва смотрит на текст.
– Четыре жены?
– Именно. Как видите, мой партнер Ребекка Розенталь пожертвовала дизайном ради пространства и анализа цен.
Она кликнула на следующую таблицу.
– Вот образец презентации, которую мы проведем.
– Десять детей? Какая же ты по счету?
– Пятая.
По какой-то причине она не хотела говорить о своей семье. Казалось неправильным пускаться в рассказ о романах и изменах отца, да еще здесь, в его бывшем кабинете. Он был ей хорошим отцом. Даже после того как наткнулась на него и секретаршу, она не устроила истерику и не выдала его, он по-прежнему души в ней не чаял. В следующую пончиковую пятницу подарил ей красивое колье, и она каждую неделю по-прежнему становилась папиной дочкой, пусть и на несколько минут.
Френсис не хотела очернять эти воспоминания.
– Чэдвик и Филип – дети от первой жены отца. Мэттью, а потом Байрон и я – мы близнецы, от второй.
Она ненавидела присваивать матери номер, словно это все, что внесла в жизнь отца Джинни. Жена номер два, дети номер три, четыре, пять.
– У тебя есть близнец? – Этан вторгся в ее мысли.
– Да. Она с улыбкой посмотрела на него: – Он всегда старается меня защитить.
Френсис не упомянула о том, что Байрону не до нее. Он занят молодой женой и сыном. Пусть Этан лучше беспокоится о том, как ее четыре старших брата разделаются с ним, если он перейдет границу.
Брови Этана взлетели вверх.
– А есть еще пятеро?
– Да. Люси и Гарри от третьей жены. Джонни, Тони и Марк от четвертой. Тем, кто помладше, по большей части лет двадцать с лишним. Тони, Марк и Джонни еще учатся в колледже, и все живут в особняке Бомонтов с Чэдвиком и его семьей.
Она протрещала имена младших, словно читала список.
– Должно быть, интересно расти в подобном окружении.
– Ты даже не представляешь! – весело ответила она.
«Интересно» – это слабо сказано.
Она и Байрон оказались в странном положении, словно граница между первым поколением сыновей Хардвика Бомонта и последним. Будучи на пять лет старше их, Мэттью почти ровесник Чэдвика и Филипа. Байрон и Френсис ближе к двум старшим братьям Бомонт.
Ее первой мачехе Мэй, хотя и не злобной, взбрело в голову, что Френсис и Люси могут стать лучшими подругами. Она стала покупать одинаковые наряды для десятилетней Френсис и трехлетней Люси, что произвело диаметрально противоположный эффект. Люси не выносила вида Френсис. Чувство было взаимным.
Самые младшие были практически младенцами, а Френсис уже подростком. Она их почти не знала.
И ведь все они Бомонты. А это по умолчанию означало, что они – семья.
– Как насчет тебя? Есть братья и сестры или какие-то привязанности?
– Один младший брат. Никаких отчимов и мачех. Моя жизнь протекала совершенно нормально.
Почему-то она ему не поверила.
Никаких отчимов и мачех? Как-то странно сказано.
