У нее перехватило дыхание.
– Ты не была готова к появлению брата. Бог свидетель, я тоже не был к этому готов.
Его губы, которые она целовала, дернулись в ухмылке.
– Хотел бы я понаблюдать, что бы ты сделала с ним, если была готова броситься в бой.
– С родными все по-другому, – с трудом выдохнула она.
Господи! Хочешь не хочешь, а их приходится любить. Даже когда они считают, что ты выставляешь себя огромной дурой.
Она почувствовала, как он напрягся.
– Именно это он тебе сказал?
– Нет-нет, Филип куда более тактичен. Однако не думаю, что он одобряет наши встречи.
Лифт остановился на этаже Этана. Он даже не попытался выйти.
– Это тебя волнует?
– Пойдем, – вздохнула она.
Потребовалось усилий куда больше, чем она предполагала, чтобы отстраниться, вырваться из его объятий.
Они рука об руку шли по длинному коридору. Френсис подождала, пока Этан откроет дверь. Они вошли внутрь.
На этот раз она не попыталась завладеть пультом от телевизора. Просто стояла посреди номера, в котором волею случая ей придется проводить все больше времени. Ночевать, пока они не поженятся. А потом? Придется снять квартиру, не так ли? Не может же она жить в гостиничном номере целый год. И не представляет Этана в особняке Бомонтов. При одной мысли об этом Френсис в ужасе содрогнулась. Господи боже мой, она собирается замуж за этого человека! Через полторы недели!
Этан встал позади нее и обнял за талию. Он успел сбросить пальто и перчатки, она заметила это, когда его пальцы развязали пояс у нее на талии. Потом он снял с нее пальто.
Это спектакль? Или не спектакль.
Он по-прежнему мог сделать все, чтобы заставить ее подумать о том, что, в сущности, он хороший, порядочный человек. Все возможно. Он вполне может попытаться выкачать из нее больше информации, если намеревается отнять очередной большой кусок власти или денег у Бомонтов. Может, он так ухаживает за ней, чтобы потом безжалостно бросить и поставить на место, особенно после проделки с пончиковой пятницей.
Однако он снова обнял ее и притянул к себе.
– Тебя не беспокоит, что они не одобряют все это? Не одобряют нас?
– Они редко одобряют что-то, исходящее от меня. Но не волнуйся, – поспешно добавила она. – Чувство часто бывает взаимным. Неодобрение – тот цемент, который скрепляет Бомонтов.
Она постаралась сказать это так, словно речь шла о комическом факте природы. Да, собственно, так оно и было.
Но Френсис чувствовала себя странно, настолько не в своей тарелке, что ничего не получилось.
– Он твой любимый брат? Если не считать близнеца?
– Да, Филип устраивал лучшие вечеринки, таскал мне пиво. Полагаю, мы были друзьями. Могли делать вместе все, и он никогда не осуждал меня. Но теперь он не пьет. Жена помогла и запретила ему.
– То есть теперь он не тот брат, которого ты знала.
Этан вытащил из ее волос лилию и положил на столик. Распустил ее волосы и запустил в них свои пальцы.
– Думаю, ты прав. Но все меняется. Единственное, что неизменно, – сама перемена, не так ли?
Она знала это лучше, чем кто-либо другой. Разве ее не так воспитывали? Ни постоянства, ни гарантий. Только честь фамильного имени.
До тех пор, пока это тоже перестало означать то, что означало всегда.
Этан неожиданно прижался губами к ее шее.
– Сними сапоги, – пробормотал он.
Она послушалась, сама не зная почему. Прежняя Френсис не подчинилась бы поклоннику.
«Может быть, – шептал предательский голосок в голове, – ты больше просто не та, прежняя Френсис?» И этот квест, или как там предпочтительнее его называть, с целью подставить ножку Этану и нанести удар по новым владельцам фамильной пивоварни, заставляет ее чувствовать себя прежней Френсис? Даже галерея – шаг назад к тому месту, где она чувствовала себя в большей безопасности.
А если она не сможет вернуться, если больше никогда не будет «золотой девочкой Денвера»? Или «Бруэри»? Или ее семьи?
Этан отпустил ее ровно настолько, чтобы откинуть покрывало на постели, и подвел ближе.
– Ложись, – скомандовал он, устраиваясь рядом.
Она бы никогда так не сделала, особенно когда находилась на вершине успеха. Потребовала бы тонкого обольщения. Шампанского. Безумных клятв. Бриллиантов и украшений. Но не этой симпатии, ради всего святого!
Он накинул на них покрывало и обнял Френсис за плечи. Она свернулась калачиком, чувствуя себя в тепле и безопасности, хотя бы на мгновение. По какой-то причине она нуждалась именно в этом. Чувствовать себя в безопасности от ветров перемен, которые унесли ее надежды и личное состояние. В объятиях Этана она почти могла сделать вид, что ничего подобного не случилось, что все в порядке.
– Как насчет тебя? – Она прижала руку к его груди.
Он накрыл ее ладонь своей. Теплой. Надежной.
– Ты должен был привыкнуть к переменам. Каждый месяц новая компания и новый отель в новом городе?
Она вцепилась в ткань его рубашки.
– Полагаю, перемены тебя не беспокоят вовсе.
– Мне тоже так не кажется. Все одинаково. Каждый раз все одинаково. Только обстановка немного другая. Гостиничные номера сливаются в один, руководители те же самые.
– Даже женщины?
Пауза затянулась.
– Ну, можно сказать и так. Даже женщины почти одинаковые. Прекрасные, умеют вести беседу, воспитанные.
Он принялся гладить ее волосы.
– До этого раза.
– Этого раза?
Что-то загорелось в ее груди. Что-то, не казавшееся циничным или расчетливым. Она не поняла, что это такое.
– Отель примерно такой же, как и везде. Но компания? Я обычно трачу на реструктуризацию до шести месяцев. А здесь нахожусь уже три, однако стою едва в начале пути. Кабинет, черт, да вся «Бруэри» не похожа ни на одну компанию, в которой я работал раньше. Это не стерильное офисное здание с тем же ковровым покрытием и убогой мебелью, как в любом офисе. Похоже, что эта штука живет и дышит самостоятельно. Словом, не просто недвижимость. Она живая.
– Так было всегда, – согласилась она, но не думала ни о «Бруэри», ни об антикварной мебели, ни о людях, создавших для нее второй дом.
Она думала о лежавшем рядом мужчине, сказавшем ей, что женщины так же взаимозаменяемы, как гостиничные номера. С его стороны это холодно, бессердечно и не соответствует той нежности, с которой он прижимал ее к себе.
– Скажи, какая я?
– Ты женщина.
– И?..
«Пожалуйста, – думала она, – пожалуйста, скажи что-то, чему я смогу поверить. Что-то честное и искреннее, даже если это убьет меня».
