Из-пид города, спид Азова то невелыки туманы уставали.
Як три браты ридненьки,
Як голубоньки сывеньки,
Из города, из Азова, з тяжкой неволи
У землю хрестиянську до батька, до матери, до роду утикали.
Два брата кинных,
А третий брат, меньший, пиша-пишаныця,
За кинними братами угоняе,
На биле камння,
Ня сыре кориння
Свой нижки казацьки-молодецьки побивае;
Кровью слид заливае,
И до кинных братикив словами промовляе:
«Братики мои ридненьки,
Голубоньки сывеньки,
Добре вы учините,
Мене, наименыпого брата, миж кони возьмите,
И в землю християнську, до отця, до матери, до роду надвезите».
И ти браты тое зачували,
Словами промовляли:
Братику мылый,
Голубоньку сывый,
Ради б мы тебе миж кони узяти,
И буде нас Азовська орда нагоняти,
Буде в пень сикти-рубати,
И буде нам велыку муку завдавати».
И тее промовляли,
Видтиль побигали…
Тоди меньший брат на Савур-могилу збигае,
Словами промовляе,
Слёзами облывае:
Побило мене в поли три недоли:
Перша доля безхлибье,
Друга доля безвидье,
А третя – буйный витер в поли повивае,
Видного казака з ниг валяе.
Тоди меньший брат на Савур-могилу зихожае,
Головку свою казацьку склоняе,
Батькову-матчину молитву споминае.
От руками не визьме
Ногами не пиде,
И ясными очима на небо не зглине,
Кругом взирае,
Тяжко вздыхае:
«Голово моя казацькая!
Бували мы у землях турецьких,
У вирах бусурменських;
А теперь прыпало на безвидди, на безхлибьи погибате,
Девятый день хлиба в устах не маю,
На безвиддьи, на безхлибьи погибаю!»
Тут тее промовляв… не чорна хмара нолитала,
Не буйнии витры вийнули,
Як душа казацька-молодецька з тилом розлучалась.
Толи сыви зозули налитали,
У головах сидали, жалибно кували,
И як ридни сестры оплакали;
Тоди вовки-сыроманьци набигали,
И орлы чорнокрыльци налитали,
В головках сидали,
З лоба чорни очи выдырали,
Биле тило од жовтой кости одрывали,
Жовту кисть по-под зелеными яворами разношали,
И комышами укрывали.
И жалибненько квилили-проквыляли:
Тож вони казацькии похороны одпрьвляли
[156].
