Автор не приписывает себе дар предвидения, никакой я не оракул и не вещун, просто в тот период времени нервы у всех были обнажены настолько, что недобрые ожидания не покидали нас даже на крутой гламурной тусовке (занимательная деталь: все три слова – «крутая», «гламурная» и «тусовка» – в то время вообще не входили в лексикон, все было впереди). Хотелось освободиться от этой навязчивой тревоги, но мешали уколы совести, и наше тогдашнее настроение лучше всего передают послевоенные стихи Александра Твардовского:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они – кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же…
Но вернемся к газетному тексту. Заметьте, какие странные обнаруживаются намеки, аналогии, связки. Гуляет город Сочи, еще не догадывающийся о своей олимпийской судьбе. И приходят в голову сравнения беззаботного курорта с придуманным Василием Аксеновым островом Крым, хотя откуда автору репортажа знать, что не успеет остыть огонь сочинской Олимпиады, как начнется коллизия с присоединением Крыма, Россия окажется в блокаде вчерашних союзников и начнется новый отсчет времени. А напомаженная и пафосная столица олимпийских рекордов станет столицей грандиозной допинговой мистификации.
Как же, оказывается, все рядом, как все сплетено! Но предугадать подобные извивы истории может лишь тот, кто владеет искусством креативной визуализации – так сегодня называют умение видеть будущие события. Всем же остальным, включая автора этих строк, остается наблюдать и удивляться, расшифровывая произошедшее, что называется, постфактум.
Но это, как я пытаюсь вас убедить, увлекает. И для удовлетворения интереса подобного рода самый подходящий источник – старые заметки, плод давних стараний журналистов. Имея удовольствие принадлежать к этой профессии, позволю себе передать привет из нашего доблестного прошлого.
Иные мои коллеги, сделав серьезные лица, расскажут вам, сколь тяжела доля журналиста. Трое суток шагать, трое суток не спать, – вранье, никто никуда не шагал, все ехали и летали. На самом деле профессия легчайшая, именно поэтому в нее шли либо лентяи, либо те, кто на иное не был способен. Я, к примеру, успешно совмещал первое со вторым. Серьезные занятия мне точно недоступны, будь то медицина, кулинария, математика, балет, слесарное дело, авиастроение, классический вокал, животноводство, авиация, преподавание домоводства младшим школьницам. В этих делах невозможно притворяться, тут или умеешь, или нет.
Бывалый журналист притворится знатоком чего угодно. Надо написать об изучении, предположим, радуги. Приходишь к профессору по радугам и сходу даешь понять, что ты в курсе, каковы цвета радужного спектра. При этом крутишь в памяти: Как Однажды Жак-Звонарь Головой Сломал Фонарь, что по первым буквам означает: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Но ты называешь ему не все семь цветов, а, допустим, пять, и он радостно добавляет: «А еще есть оранжевый и фиолетовый». В глазах профессора ты образован и весьма не глуп, однако, не умнее его, так что доброжелательный контакт установлен, а дальше – дело техники.
Есть и другие достоинства. Профессия журналиста почетна: ты властитель дум, формируешь общественное мнение, по твоим публикациям могут даже принять постановление правительства! Еще профессия выгодна. Можно удовлетворять личное любопытство за казенный счет. Редакционная корочка открывает многие двери, твоя записная книжка полна полезных имен и телефонов. В командировках тебя встречают, провожают и, главное, угощают. Поди плохо.
Наконец, быть журналистом приятно. Результат твоих усилий моментален: написал нетленку – и уже назавтра ты в ферзях. На тебя с интересом смотрят люди, в том числе женщины, ты же должен неуклонно следовать завету старика Хэма: никто и никогда не должен видеть газетчика за работой. Твой цинично-романтичный образ украшает какая-нибудь фигура речи типа: «Три принципа советской журналистики – обман, шантаж и подкуп». Красиво. Хотя на подкуп денег раньше не давали, а за шантаж можно было схлопотать. Оставался обман, довольствовались им.
Словом, масса достоинств. И одно из главных (по крайней мере, для меня) состоит в том, что в журналистике полно неожиданных и подчас веселых хитросплетений.
Случается, что одна и та же тема упорно бродит за тобой. Вот газета ровно сорокалетней давности, 1987 год. Мой дебют в центральной прессе. В редакцию пришло письмо о том, что малокультурные люди повадились в подъезде жилого дома справлять малую нужду. Представьте, до сих пор помню имя жалобщика: Виктор Макарович Никишков из города Химки. Проверять письмо отправили, естественно, салагу, не публицистов же ленинской школы занимать всякой мурой. Факты подтвердились, я красочно живописал затопление подъезда фекалиями, но старший коллега сказал, что надо мыслить масштабно, а именно – поставить проблему строительства общественных туалетов в Химках. Пришлось ехать назад, расспрашивать тетку из горисполкома, в конце концов материал вышел, и я до сих пор горжусь похвалой главного редактора: «От этой заметки не пахнет мочой».
Представьте, спустя восемнадцать лет туалетная тема вернулась ко мне, но уже в ином ракурсе. Вот отрывок из очерка, написанного после командировки в США в 1995 году.
Ни слова об ампире, модерне и барокко! Расступитесь, будуары королев, приемные покои кардиналов и усыпальницы фараонов! Право же, не до вас. Пора воспеть новый дар человеческого гения – американский туалет 90-х годов уходящего столетия.
Туалетизация американского быта уходит корнями… Впрочем, не знаю, куда она уходит, но совершенно неоспорим тот факт, что переселенцы с европейского континента быстрыми темпами догнали и перегнали англо-франко-германо-испано– и сопредельно проживающих трудящихся как по количеству, так и по качеству замкнутых пространств, характерных наличием фонтанирующих струй и фаянсовых скульптур. А что это за пространства! В техническом смысле – «Шаттл» пополам с «Бураном». В архитектурном – дворец венецианских дожей. В философском – место, где свобода перестает быть осознанной необходимостью. Верьте мне на слово и не требуйте доказательств.
И зачем я, в самом деле, буду рассказывать о ванне, которая, кажется, сама выгибается, чтобы вам удобнее было в ней ворочаться; о скрытых в ее чреве дырочках для подводного массажа – всякого там поглаживания, покалывания и почесывания; о позолоченных крантиках и трубочках, в которых отражается ваша увлажненная физиономия. И что толку вам знать, что фаянс бывает любых цветов и оттенков; что двери и окна приятно украсить витражами; что у хозяина и у хозяйки есть свой туалетный столик, но только у ее столика – выемка для ног (сядет и займется макияжем), а у его – нет (бриться удобнее стоя); что в этом пространстве, приравненном к метражу однокомнатной московской квартиры, каждому из хозяев полагается еще по небольшой остекленной комнатке, где для мистера – унитаз и душ, а для миссис – унитаз и биде, а душ она не уважает, предпочитает ванну. Нет, правда, к чему вам эти совершенно бесполезные сведения?
