Но и техническое, и дизайнерское совершенство этих мест необщего пользования, если вдуматься, означает больше, чем показатель уровня богатства страны. Речь идет, не смейтесь, просто-напросто о человеческой свободе – свободе превращать как бы стыдливое помещение, предназначенное для чего-то не вполне приличного, в территорию если не культовую (хотя один американец на полном серьезе сказал мне: «В туалете душа с богом разговаривает»), то по крайней мере в такую, где забота о священной человеческой плоти обставлена с величайшим к этой плоти уважением.
Все, довольно. Чувствую, разозлил, надобно объясниться. Пиршество туалетной мысли устроено вовсе не для того, чтобы подразнить читателя, для которого совсем недавно пределом мечтаний был чешский унитаз. Это лишь повод для того, чтобы лучше понять себя.
Принято считать, что история и уклад Соединенных Штатов воспитали независимых и сильных одиночек. Замечаем мы или нет, но многие дееспособные российские граждане (а может быть, и большинство граждан) кто верной, кто неверной дорогой движутся к тому же – к личной независимости, которая и есть первый и главный признак силы. Послушаем социологов: всего пару лет назад около трех четвертей опрошенных полагались на государственную поддержку, теперь же три четверти надеются лишь на себя. Вы как хотите, а я утверждаю, что эта перезагрузка общественного сознания – главное, в чем изменилась страна за последние годы. Как ни относись к нынешнему моменту, никто, полагаю, не оспорит того, что у нас появилось богатство если не жизни, то выбора. И если у вас достаточно денег, можете оборудовать себе сортир не хуже американского, причем уже не надо идти на поклон к завскладом и товароведу, просто загляните в салон сантехники – и будет вам счастье.
Однако там, где появляется свобода, в том числе свобода выбора, непременно возникают ограничители – стандарты. Но они не враги, напротив – стандарт и свобода, толкая друг друга, на самом деле друг другу помогают. Свобода управляет стандартом, стандарт направляет свободу. Вот американский стандарт: если ты куришь, не следишь за зубами, вовремя не стрижешься, если отрастил пузо, страдаешь одышкой и редко меняешь сорочки – значит, не ценишь самого себя; почему в таком случае должны тебя ценить другие? А вот американская свобода: они курят, не прочь выпить, полно лохматых, а толстяки есть такие, что адвокат Макаров рядом с ними что балерина Макарова (в то время Андрей Макаров еще не садился на диету. – М.Щ.). Ты свободен, ты независим и потому можешь сломать общий стандарт – и установить индивидуальный, для себя любимого. В конце концов, лучшее из вегетарианских блюд, как известно, – кусок мяса.
Перечитываю сейчас эти строчки и думаю: а для кого я их писал? Это ведь неправда, что журналист пишет для всех. То есть, он, конечно, хочет, чтобы его прочитали как можно больше людей, но все же имеет перед собой определенного читателя. Своего.
В середине восьмидесятых я работал в газете с самым крупным тиражом в мире – 21 миллион экземпляров. Абсолютный и никем не превзойденный рекорд. Колоссальная аудитория, чего еще желать автору, если бы ни одно «но». Подавляющим большинством наших читателей являлись рабочий класс и колхозное крестьянство. Гегемон. И редакционная политика была направлена исключительно на защиту его интересов. В конфликте главного инженера с токарем или председателя колхоза с комбайнером правы должны быть токарь и комбайнер, если же в результате проверки выходило иначе, материал отправлялся в корзину. Соответственные требования предъявлялись к тексту: доступность и простота, чтобы ежу было понятно. Помнится, когда я по неопытности написал в заметке «ахиллесова пята», был выставлен на всеобщее осмеяние.
Не то чтобы я не уважал аудиторию нашей газеты или относился к ней свысока (хотя вру, иногда это прорывалось), но все же готов был пожертвовать ее «подавляющим большинством» ради обретения того типа читателя, который близок лично мне. С которым мы на одной волне. Или, если угодно, одной группы крови. Ему бесполезно что-либо навязывать, он готов сомневаться в очевидном, способен оценить изящество мысли и игру слов, умеет и любит читать между строк. До него не надо снисходить, более того – он еще сам тебя многому научит.
Такой читатель, которого я для себя вычислил, в стране точно был, он есть и сейчас, причем в немалом количестве, вот только остались сомнения, удостоил ли он меня своим вниманием и расположением. Тем не менее, с надеждой писал и продолжаю писать именно для него. Неплохо было бы классифицировать его по какой-нибудь социальной графе, вот только по какой? Долго об этом думал, и все чаще в голове всплывал термин, который вошел в обиход в новейшей нашей истории. Во всяком случае, в СССР он не употреблялся. При том, что восходит аж к Древней Греции.
Впервые словосочетание «средний класс» упомянуто в трагедии Еврипида «Умоляющие». «В государстве три класса есть: во-первых, богачи, для города от них нет пользы, им бы лишь для себя побольше. Но опасны и бедняки и чернь, когда свое с угрозою подъемлет на имущих отравленное жало, подговорам послушная витий. Лишь средний класс для города опора».
Сегодняшнее расхожее определение куда менее поэтично: средний класс – это социальная группа, которая может позволить себе все необходимое, но без излишков и роскоши. Излишества, правда, не расшифрованы, но мы ведь люди догадливые, не так ли?
Именно среднему классу – при всей условности и размытости термина – я доверяю больше других. Принадлежащие к нему люди чаще всего совестливы, а это качество неприемлемо для настоящих богачей (ну, или для большинства из них). Так что олигархами мои гипотетические читатели не стали. Но и на дно не ушли, поскольку умны, упорны, предприимчивы и активны, что позволяет удалиться на безопасное расстояние от черты бедности. Словом, они размещаются как раз посредине. Таких людей я знал еще в пору так называемого развитого социализма, они тоже могли себе позволить все необходимое: трехкомнатную квартиру на четверых членов семьи, панельно-щитовой домик на шести сотках, «Жигули» 5-й модели и отпуск в Ялте или даже в Болгарии. Конечно, с нынешними не сравнить, труба была пониже, дым пожиже, но я вам скажу, что однажды побывал в бывшей квартире Л.И. Брежнева на Кутузовском проспекте и был ошарашен скромностью метража и планировки. Дети сегодняшних воротил туда бы не вселились, ну разве что по приколу.
Так вот, тех, чье мнение мне было важно, я называл приличными людьми. В это понятие входил и моральный компонент (соблюдают приличия), и материальный (имеют приличное, в смысле существенное, обеспечение). Пусть теперь они именуются средним классом, для меня суть не меняется. По-моему, я их неплохо знаю, уж точно лучше, чем богачей или бедняков. Вслед за Еврипидом считаю их опорой страны, и меня беспокоят экспертные суждения о том, что российский средний класс на глазах киснет и гаснет. Я тревожусь за их судьбу, – не исключено, еще и потому, что у нас с ними одни интересы.
Перелистываю свои старые публикации и не нахожу среди них глобально-постановочных статей о реформировании народного хозяйства или совершенствовании внешней политики государства. Умом не вышел. Или просто думал о другом. О том, к примеру, что любезному моему сердцу читателю, как и мне, осточертело жить в убогом, унижающем приличного человека экстерьере.
