Вот вы, батюшка, наверное, уже жалеете, что крестили меня, недостойного, с чувством изрек Лев Сергеевич. Вообще-то я человек циничный, но в данном случае не лицемерю, пришел сюда не за выгодой, не подстраховаться на всякий случай – вдруг зачтется на том или этом свете. Даже не за тем, чтобы понравиться создателю, а просто назло всей этой вашей мусорной пастве, которая грешит и кается, кается и грешит. Наблевал, умылся, и снова все хорошо. По моему разумению, они порочат христианство. А вы им офисы освящаете и «мерседесы», правда же? Освящаю, легко согласился отец Агафон, а на что церковь чинить, не на выручку же от продажи свечек. А вас я ни за что не осуждаю. Веруйте, как сумеете. Разговор наш можете считать первой своей исповедью. Она же и последняя, подумал Л.С.
Они простились и больше никогда не виделись.
О том, что он крестился, Л.С. сообщил всего одному человеку, старинному товарищу. Это большая ошибка, сказал тот, подумав. Ты подписал контракт, в него входят конкретные условия в виде исполнения божьих заповедей. Выполнить эти условия ты не сможешь, да и не захочешь, я тебя сто лет знаю. Но вот в положенное время ты прибудешь туда (он ткнул пальцем в небо), и напомнят тебе: каждому будет по вере его. Если ты нехристь или даже атеист, какой с тебя спрос? Ну, наваляют по почкам для порядка. А вот если ты крестился, да еще сознательно, в зрелые годы, а условия контракта нарушил, – тогда совсем другое дело. Ты отступник, предатель, и получишь по полной программе.
Хотел того товарищ или нет, но Льва Сергеевича напугал. Дело-то оказалось серьезным. И Л.С. решил хотя бы приблизительно разобраться в своих отношениях с создателем.
Бог – он кто вообще такой? Ну, понятно, что не сидящий на облаке дедушка с белой бородой. Хотя такого вседержителя еще можно как-то себе вообразить. В отличие от вселенского разума, высшего духа, мировой воли, абсолюта или некоего числа, которое Пифагор считал богом.
Для него, Льва Сергеевича, бог – некто или нечто, существующее в его сознании, в голове. Бог создал мир и человека. Допустим. Но кто создал бога – уж не человек ли? Что первично – яйцо или курица? Стоп, так и до крамолы недалеко.
Хотя в вопросах теории у Льва Сергеевича ясности не было, сам ритуал, который раньше называли отправлением культа, постепенно сложился. Каждый раз, проезжая церковь, он крестился. Напоминал не богу о себе, а себе о боге. Как бы уберегая себя от тех грешных поступков, которые можно было бы и не совершать. Иногда посещал церковь, но только не по праздникам. Приходил, когда никого не было, ставил свечку и, поскольку так и не выучил ни одной молитвы, троекратно повторял: спасибо тебе, господи. Очень редко о чем-то просил, – считал, что досаждать богу просьбами некорректно. Всему этому он присвоил красивое название: светское вероисповедание.
Он не мог определенно сказать, что не верит в бога. Он просто не был уверен, что бог есть. Оказалось, подобные воззрения называются агностицизмом, но наличие термина не привнесло спокойствия в душу Льва Сергеевича. Он понимал, что верующий человек – это тот, кто просто верит, слепо верит, не принимая и отгоняя прочь любые сомнения. Сомнение – грех.
Но как раз от этого греха Л.С. не мог, да, честно говоря, и не желал освободиться. Потому что любое сомнение считал продуктивным. Для него всю жизнь главными вопросами были не «кто?» и «что?», а «почему?». Он всегда искал доказательств. А существование бога в доказательствах не нуждается.
Как-то Лев Сергеевич зашел в книжный магазин. Дело было перед Пасхой, и вся приоритетная выкладка, как ее называют товароведы, предназначалась Ветхому и Новому Заветам. Из любопытства Л.С. полистал роскошные подарочные фолианты, и вдруг на мониторе памяти возникла иная книга – формат карманный, бумага папиросная, переплет черный из кожзаменителя.
Много лет назад он был впервые командирован в капиталистическую страну – в Финляндию. Четыре дня пролетели со свистом, и вот уже Лев Сергеевич в сопровождении переводчицы бредет на вокзал, в руке дешевый кассетный магнитофон, на большее командировочных не хватило. От них осталась сущая мелочь, надо потратить, как-никак валюта, не везти же назад в Москву.
Заходят в привокзальный магазин, и Л.С. видит детскую джинсовую курточку, точно на сына. В Союзе такую не достать. Стоит недорого, но нескольких марок все равно не хватает. Просительно смотрит на переводчицу, но та внимательно изучает потолок. Экая непруха. Ладно, придется взять блок жвачки.
Тут его окликает продавщица. И спрашивает через переводчицу, как он относится к богу. Глупая финская тетя, думает Л.С., в стране, куда я возвращаюсь, бога нет. Но ответ дает обтекаемый: а вам какое дело?
Продавщица, не обидевшись, задает новый вопрос: читает ли он на ночь библию? В ту пору священного писания на просторах родины днем с огнем не найдешь, вместо него любознательная публика читает книжки французского богохульника Лео Таксиля «Забавная библия» и «Забавное евангелие». Там хоть и высмеиваются канонические тексты, зато можно примерно понять, что случилось с Иисусом Христом.
Отвечу-ка ей так, решает Лев Сергеевич: моя библия – «Капитал» Маркса, под подушкой лежит. Правда, у финнов с юмором неважно, еще примет за идиота. Тем временем продавщица что-то объясняет переводчице, и у той глаза лезут на лоб. Русскому гостю предлагается выбор: если согласится принять в подарок библию на русском языке, получит скидку на детскую куртку. Смысл доходит не сразу, поскольку Л.С. понятия не имеет, что такое скидка; есть ценник – по нему и платишь.
Наконец, идея ухвачена в полном объеме, и Льву Сергеевичу стоит усилий не заорать: «Давайте скорей, а если есть в придачу коран с талмудом, я их тоже возьму!». Продавщица радостно выносит из подсобки скромную черную книжицу и упаковывает вместе с курткой. Такое впечатление, что она счастлива даже больше, чем Л.С.
И он понимает, почему. Потому что она точно верит в бога.
Сам же он не верил ни во что и никому. Его сильным качеством, которое всегда помогало в жизни, было умение поставить себя на место других людей и таким образом распознать их истинные интересы. И когда чиновник объяснял ему эффективность новой модели управления, опытный Л.С. чертил в уме схему, по которой собеседнику будет сподручнее увеличить личное состояние. Когда банкир предлагал ему преумножить капитал, передав деньги в доверительное управление, Л.С. готов был биться об заклад, что сидящий перед ним человек владеет искусством внезапного и бесследного растворения в воздухе. Когда женщина уверяла, что ради их любви готова немедленно покинуть мужа, Л.С. тут же выстраивал гипотезу, что этот поступок будет встречен мужем с одобрением.
Что поделать, он был таким же, как все эти персонажи, – плоть от плоти своей страны, ее морали и ее ценностей. И мотивации других людей были ему ясны, потому что он и сам искал того же, что они: благополучия, безопасности, свободы от обязательств. И всегда повторял: мысль изреченная есть ложь. Вот это и была его вера.
