Гарамов прикинул про себя все, что услышал. Кажется, японец говорит дело. И все-таки он еще раз проиграл – нет ли в этом предложении переодеться ловушки.
– Какой размер обуви вы носите? – спросил японец.
– Сорок второй.
Японец снял трубку. Сказал что-то по-японски. Вслушиваясь, Гарамов попытался разобрать, что он говорит, но из долгого разговора понял только одно: японец просил что-то принести. Заметив, что Гарамов прислушивается, японец положил трубку и улыбнулся:
– Как я понимаю, вы не очень хорошо говорите по-японски?
– Совсем немного.
Японец покачал головой:
– Среди моих официантов есть два семеновских офицера. Они хорошо знают китайский и в случае чего помогут. Вы помните, как меня зовут?
– Исидзима Кэндзи.
– Совершенно верно, но для вас я Исидзима-сан, и не иначе. В присутствии других вы должны обращаться ко мне с почтением: прижав ладони к бедрам, опустив глаза и кланяясь. Вот так. – Японец поклонился.
– Я примерно представляю, – сказал Гарамов.
– Отлично. А теперь снимите свою одежду.
Гарамов посмотрел на японца. Тот улыбнулся:
– Никто не должен видеть, что вы советский офицер. Извините, господин Гарамов, но это необходимо.
Гарамов, не сводя глаз с японца, сел. Стянул сапоги, снял китель, брюки. В дверь постучали. Исидзима подошел к двери, спросил тихо:
– Кто там?
Услышав ответ, показал Гарамову: спрячьтесь за дверь. Потом повернул ключ. В щель было видно: вошел невысокий блондин во фраке. В одной руке он держал стопку одежды, в другой – пару лакированных туфель. Исидзима взял у него все и, коротко кивнув, сказал:
– Подождите в коридоре, господин Корнев.
Блондин молча поклонился и вышел. Исидзима протянул Гарамову одежду. Стал наблюдать, как Гарамов одевается.
– Галстук повяжу я, – предупредил он, когда Гарамов стал оглядывать себя в зеркале.
Подождав, пока Гарамов наденет фрак и завяжет шнурки на туфлях, Исидзима чуть отступил. Поморщился:
– Выбриты вы плохо. – Он некоторое время стоял, раздумывая. – Ладно, сойдет. Свой парабеллум можете спрятать за пояс.
Пока Гарамов прятал документы и оружие, Исидзима повязывал ему галстук. Осмотрев работу, подошел к двери, открыл ее, сказал по-русски:
– Господин Корнев!
Блондин, войдя, поклонился.
– Познакомьтесь: господин Корнев – господин Гарамов.
Все это Исидзима сказал совсем другим тоном: брезгливо, жестко и отрывисто.
– Господин Корнев, этот человек прибыл со специальным самолетом, который стоит сейчас у отеля. Прошу во всем помогать ему. Вы поняли?
Корнев поклонился, косясь на Гарамова.
– Прежде всего отведите его в комнату обслуживающего персонала. Накормите, если он этого захочет. Ночной завтрак готов?
– Так точно, Исидзима-сан.
– Хорошо.
Корнев вышел. Исидзима сказал тихо:
– Сейчас я пойду к генералу Исидо. У нас должен состояться важный разговор. Ему я скажу, что достал специальный самолет, чтобы вылететь отсюда. Что вам нужно для того, чтобы взлететь? Говорите коротко. Горючее – сколько? На полную заправку?
– Да.
– Что еще?
– Исправить рацию и навигационные приборы.
– Достаточно ли будет для этого одних материалов или надо вызвать специалистов с аэродрома?
– Думаю, экипаж исправит сам.
– Хорошо. Но для верности я попробую достать рацию и необходимые приборы. Пока Исидо еще обладает властью и может приказать, чтобы сюда доставили все, что надо.
– Хорошо. На борту нашего самолета находятся врач и медсестра. Кому-то из них также потребуется посетить отель.
– Ваша медсестра молодая? Хорошенькая?
– Какое это имеет значение?
Гарамов удивленно посмотрел на Исидзиму. Нет, японец как будто говорит совершенно серьезно. Но ведь этот вопрос – хорошенькая ли медсестра – явно не к месту. И когда Исидзима приложил руку к груди, Сергей спросил:
– Повторяю, господин Исидзима, какое это имеет значение?
– Большое. В нашем отеле есть штатные девушки – японки, китаянки, русские. Если ваша девушка более-менее прилично выглядит, я передам ей с вами на борт платье, которое обычно в нашем отеле носят русские девушки. Вы понимаете?
– Нет.
– Ваша медсестра, если потребуется, сможет выходить из самолета под видом моих девушек.
– Но при чем тут «молодая, красивая»?
Исидзима криво улыбнулся:
– Армейский вопрос, дорогой господин Гарамов, вы уж простите. Японская контрразведка, как вы выражаетесь, не лыком шита. Всему Ляодуну известно, что у меня здесь, в «Хокуман-отеле», собраны лучшие красавицы Маньчжоу-Го. Если, еще раз меня извините, ваша девушка будет некрасива – у контрразведки найдутся серьезные поводы для размышлений. Так она красива?
Гарамов пожал плечами:
– Да.
– Очень хорошо. Сейчас Корнев проводит вас в комнату официантов, и ждите меня там, а я иду к генералу Исидо.
Гарамов посмотрел на часы: с момента его выхода из самолета прошло двадцать семь минут.
– Не получится, господин Исидзима. Оставив самолет, я назначил контрольный срок. Он истекает через три минуты.
Исидзима внимательно посмотрел на него.
– Ну что ж, идите с Корневым, он даст вам платье для девушки – и можете пройти на самолет. Заодно сообщите вашим людям о нашем разговоре. Но чем скорее вы выйдете оттуда и вернетесь в комнату официантов, тем лучше.
Сразу же, как Гарамов оставил «Дуглас», штурман распределил всех, кроме Арутюнова и Вики, по постам. Сам он занял точку в средней части самолета. Радист и бортмеханик прошли в хвост и сели у иллюминаторов, второй пилот по собственному желанию остался в кабине. Этот пост каждый оценил про себя как самый трудный.
И наступил час ожидания и неопределенности, которые изматывают людей, изучивших войну. Они не любят тишины. Как ни храбрись, сколько шуток ни отпускай – все они по горькому опыту знают, что за этим обычно следуют бьющие в упор пулеметные очереди или рвущие людей в клочки разрывы снарядов. И сейчас, хотя снаружи все казалось мирным, тишина и уход Гарамова были тягостными. Но все терпели, только изредка кто-то из раненых просил пить или поворачивался. В таких случаях Вика склонялась над носилками, давала кружку с водой, поправляла повязку и шептала:
– Потерпи. Потерпи, милый. Сейчас перевязку будем делать.
Постепенно всем в самолете стало казаться, что главное – это и есть перевязка, которую обещала раненым Вика. Последним, кто видел, как Гарамов вошел в заросли, был радист, наблюдавший из хвостовой части за рощей. И теперь каждый раз, когда кто-то спрашивал его: «Ну как там, не видно капитана?» – радист отвечал разочарованным мычанием, которое звучало примерно так: «Ээ-а».
