Они вышли, Субботин запер дверь и, пройдя вместе с Пластовым к подворотне, остановился.
– Действительно, получается какая-то несуразица. Вы уж. простите меня. Я довольно холодно вас встретил.
– Василий Васильевич, какие церемонии, сейчас не до этого. Надо понять, понять, как все было.
– Да, вы правы, понять. Счастье-то, вот счастье.
– Простите, вы о чем?
– Оказывается, вы честный человек, а? Я обязан, просто обязан уговорить вас, чтобы вы во что бы то ни стало выиграли страховку для Глебова.
– Но. я ведь и так хочу это сделать.
Субботин вздохнул, помрачнел.
– Хотите, вы правы. Д-да. Чертова история. Уговариваю вас, хотя вы и так. – Задрал голову, разглядывая полоску неба наверху. – Ладно, Арсений Дмитриевич, извините. Жду завтра.
21
Пластов назвал номер телефона юридической конторы Трояновского, с облегчением услышал голос самого Тиргина, сказал:
– Запомни: если ты хочешь оказать важную услугу хорошо известному мне и тебе лицу, ты должен выполнить мою последнюю просьбу. Ты слышишь меня, Владимир? Ближайшая нотариальная контора от тебя в десяти минутах ходьбы. Снять копию – секундное дело. Мне отступать некуда, но некуда отступать и тебе. Я не собираюсь угрожать, наоборот, взываю к твоему чувству долга. В бедственном положении находятся люди, у которых ты бывал. Дом, в котором ты был принят. Ты понимаешь, о чем я говорю? Это дело чести.
– Что ж, сударь… – Голос Тиргина дрогнул, в нем появилась хрипотца. – Что ж, сударь, я подумаю.
– Чтобы облегчить себе задачу, воспользуйся моим абонементным ящиком на Центральном почтамте, его номер – девятьсот девятнадцать. Интересующее меня отправление ты должен опустить туда сегодня же, иначе будет поздно. Повторяю: номер ящика девятьсот девятнадцать.
– Сударь, я подумаю.
– Мы, а значит, ты – перед последней чертой. Думать уже некогда. Итак, девятьсот девятнадцать, жду.
Вечером, войдя в зал центрального почтамта, Пластов внимательно огляделся. На первый взгляд все было как обычно и не вызывало подозрений. Подошел к абонементному ящику 919, достал ключи, открыл – и сразу увидел конверт. Распечатал – копия конфиденциального письма банка Мюллера Трояновскому. Датировано понедельником 12 июня, все совпадает, письмо отправлено сразу же после пожара. Текст копии, заверенной нотариусом, был кратким:
«„Юридическая контора Трояновский и Андерсен“, С. И. Трояновскому.
Милостивый государь Сергей Игнатьевич! Настоящим доводим до Вашего сведения, что на Ваше имя в нашем банке открыт счет № 808901. С глубочайшим почтением, искренне Ваш В. В. Алтухов (подпись заместителя председателя правления банка). Июня 12-го лета 1912. С.-Петербург.»
22
Вернувшись домой, Пластов потрогал кофейник – он был теплым. Скорее всего, постаралась Амалия Петровна. Налил кофе, отхлебнул, повернулся – и в дверях кухни увидел высокого человека со светлыми усиками и прищуренными голубыми глазами. Опущенная правая рука – с револьвером. Вот рука чуть приподнялась.
– Спокойно, господин Пластов. Не делайте лишних движений. И вообще делайте их как можно меньше.
– Кто вы такой? По какому праву вы в моей квартире?
Усмехнулся – углом рта:
– Вопросов задавать не нужно, их буду задавать я. Иначе не исключено, что я выпущу вам пулю в живот. Понимаете? Не слышу ответа? Повторить еще раз?
Что там ни говори, под дулом револьвера стоять неприятно. Особенно когда у человека такие глаза.
– Понимаю. Что я должен делать?
– Сначала поставьте стакан. – Проследил, как стакан опустился на стол. – Вот так. Теперь отойдите к тому стулу. Сядьте.
Пластов сел. Подтянув к себе стул, человек уселся напротив, у входа в кухню. Одет в серую тройку, на голове английское кепи, все сходится с рассказом Хржановича – типичный петербургский гуляка. Смотрит не отрываясь, руку с револьвером положил на колени.
– Господин Пластов, если вы будете благоразумны, я сохраню вам жизнь. Надеюсь, вы дорожите жизнью?
Пластов не ответил, поневоле покосившись на телефон. Человек рассеянно перехватил взгляд, вздохнул.
– Шнур я обрезал на всякий случай, чтобы нам не мешали. Уверяю: если вы ответите на мои вопросы, вы сможете позвонить. И вообще жить как вам хочется.
– Что вам угодно?
– Прежде всего, господин Пластов, я очень хотел бы знать, на кого вы работаете?
– Не понимаю. Я юрист.
– О, господин Пластов, не утомляйте меня. Вы можете прикрываться какой угодно ширмой, мне важно знать, на кого вы действительно работаете?
– Повторяю, я юрист, уже двенадцать лет состоящий в коллегии юристов. На кого я могу работать?
Человек повел подбородком, будто сдерживая зевоту.
– Именно это меня и интересует. Так на кого же?
По повадкам и по всему остальному – именно этот человек следил за ним на Съезженской. Тогда он вышел от Вологдина, сегодня был у Субботина. Может быть, здесь есть какая-то связь? Очень может быть, у Субботина он был и в тот день, когда подъезжал черный «фордзон». Вдруг, оскалившись, человек стукнул кулаком по столу, заорал:
– На кого, черт возьми? Отвечай, мерзавец, или я продырявлю тебя к чертовой матери! – Медленно поднял револьвер, прицелился. – Ну? Считаю до трех! Раз…
Похоже на игру, но рот все равно наполнился слюной. Черт его знает, вдруг выстрелит. Выдавилось само собой:
– Подождите. – Надо сообразить, быстро сообразить, какая связь между Субботиным, Вологдиным и этим человеком. – Подождите, давайте поговорим спокойно.
– Два. Не желаю говорить спокойно.
– С чего вы взяли, что я на кого-то работаю? Разве я давал повод? – Вдруг, удивляясь самому себе, крикнул: – Да подождите же!
Странно, это подействовало – человек опустил револьвер. Будто боясь, что он передумает, Пластов повторил:
– Действительно, какой я вам дал повод подозревать меня?
Смотрит, изучая.
– Повод? Да ты, негодяй, дал тысячу поводов. Какого черта ты суешь нос не в свои дела? Занимаешься защитой фирмы Глебова – так занимайся! – Ствол снова приподнялся. – Не-ет, мерзавец, я хорошо вижу, что тебе нужно… Хорошо… Ты думаешь, ты безнаказан – ну так знай, я стреляю без промаха. – Вот это да, палец на крючке дернулся, он сейчас выстрелит. – Последний раз, чтобы спасти свою продажную шкуру, отвечай, кто тебе платит?
Кто же это может быть. Немцы? Нет, не похоже. Наша контрразведка? Тоже вряд ли, они действуют по-другому. Человек оскалился.
– Встань! Встань и повернись к стене!
Пришлось встать и повернуться к кухонной полке.
