Ева открыла ему сразу. И снова она, как и в тот раз, когда он пришел к ней впервые, оказалась при полном параде, словно собиралась уходить. Только тогда Ева не удивилась его визиту, а в этот раз ее глаза расширились, будто в панике. Иван заметил, что в облике девушки что-то изменилось, сделав ее еще привлекательней. И понял, что она подстригла волосы, и те теперь спускались к плечам в удивительно красивом платиновом каскаде. Но восхититься вслух и отпустить девушке заслуженный комплимент Иван не успел, потому что, отойдя от шока, вызванного его визитом, Ева вдруг разразилась гневным криком. В потоке неожиданно обрушившихся на него упреков и обвинений Иван не сразу смог уловить суть того, в чем его обвиняют, потому что Ева без логики швыряла слова-камни, бросалась от одного берега к другому и никак не могла остановиться, не смотря на его попытки ее утихомирить. Она просто его не слышала. В этом потоке, который увлекал ее все дальше и дальше к опасному обрыву, смешалось все – обвинения в том, что он пропал и не отвечал на сообщения, ее прорезавшееся беспокойство за него, страх того, что обвинения в его адрес в гибели Пономарева окажутся правдой, ее собственные сомнения в его честности. И что-то еще. Что-то, что родилось не в эти дни короткого общения с ним, а пряталось в ее душе с давних времен, но сейчас под силой обстоятельств и вопреки ее желаниям обнажилось. Потрясенный, Иван оставил попытки заставить Еву его услышать, и просто молча смотрел на нее, невольно восхищаясь заигравшей яркими цветами ее обычно неприметной красотой. Скулы девушки от гнева окрасились румянцем, глаза разгорелись синим огнем, бледные губы, с которых она еще в самом начале в каком-то порыве стерла помаду, порозовели и раскрылись утренними бутонами. Ева в гневе была не просто красива, а прекрасна. Ивану невольно вспомнилась его бывшая жена во время скандалов. Красавица Эльза в такие моменты резко дурнела и становилась отвратительной: ее рот растягивался и становился по-лягушачьи большим, глаза некрасиво выпучивались, кожа неравномерно покрывалась пятнами, словно гигантскими бородавками. Эльза каждый раз норовила отравить его ядом, и если не убить, то посильней ранить. Ева же, крича на него, словно просила опровергнуть обвинения, которые ему предъявили, и злилась вовсе не на Ивана, а на обстоятельства, выплескивала с криком пережитый страх и молила о защите. Еще не успев осознать свой поступок, действуя на порывах и инстинктах, Иван шагнул к девушке и решительно накрыл ее розовые губы своими. Поцелуй вышел грубым и ошеломляющим, как пощечина. Ева задохнулась от неожиданности, замолчала и вдруг совсем по-детски всхлипнула. А потом обмякла в его объятиях. Он крепче прижал ее к себе, не давая упасть, и почувствовал, как отстукивает лихорадочный ритм ее сердце. Она инстинктивно дернулась, будто желая отстраниться от него, а потом, напротив, поддалась телом к нему, вжимаясь грудью в его, и ответила на поцелуй.
Губы у Снежной Королевы оказались горячими и пахли земляничной весной. Их хотелось целовать не грубо и жадно, а нежно и неторопливо, смакуя момент и желая продлить его до вечности. Его удивило и восхитило то, что Ева, еще мгновением раньше позволяющая ее целовать грубо и напористо, в тот момент, когда он тронул ее губы невесомым прикосновением, застонала от нетерпения и перехватила у него инициативу. И земляничная весна с прохладными ветерками резко сменилась жарким летом с его упоительно-пряными южными ночами, ароматно-пьянящим мускателем и сладостью созревших фруктов. Мысли отключились, улетели к далеким звездам, а весь мир внезапно то ли сжался до микроскопичной точки, то ли, наоборот, превратился в бескрайнюю Вселенную. И в этом южном лете с его морскими бризами, темными густыми ночами и волнующим ягодно-фруктовым ароматом Ивану внезапно захотелось провести вечность. С ней, Королевой, вовсе не снежной, холодной и далекой, а такой близкой, родной, застенчиво-нежной и, одновременно, по-летнему жаркой. Ему вдруг показалось, что он открыл ее секрет, тот, который она заметала вьюгами и превращала в льдинки в надежде спрятать понадежней – не от себя, от него. В этой сказке Ева была не Снежной Королевой, а несчастной заблудившейся Гердой, годами ожидавшей, когда оттает сердце ее Кая. Он все понял, и душу вдруг затопила горячая радость, словно та и правда избавилась от ледяных оков.
Внезапно кто-то вцепился Ивану в затылок и резко дернул за волосы назад, так, что он невольно отстранился от Евы и выпустил ее из объятий. А мгновением позже что-то острое впилось ему в лодыжку. Иван дернул ногой и услышал в ответ глухое рычание, утонувшее в возмущенном вопле:
– Как ты смеешь совращать мою дочь?!
Иван мотнул головой и взвыл от боли, которая, казалось, пронзила его от макушки до щиколоток, потому что мать Евы так и не выпустила из цепких пальцев его волосы, а злобный малыш Шварценеггер вновь вцепился острыми зубками ему в щиколотку.
– Что это вы тут себе позволяете?! – продолжала возмущенно громыхать миссис Смит, держа его за вихор, как провинившегося школьника, в то время как Иван, дрыгая ногой, пытался избавиться от нападающей на него псины.
– Это что вы себе позволяете, черт вас побери! – в сердцах выругался Иван и вновь дернул головой. На этот раз мать Евы выпустила из кулака его волосы, и мужчина наконец-то смог развернуться к женщине. Багровая от гнева, та, казалось, готова была уничтожить его взглядом. Вот уж подобралась парочка – два Терминатора. Иван резко наклонился, отодрал от ноги приставшего к ней репьем Шварценеггера и сунул рычащую собачонку в руки пылающей негодованием миссис Смит. Женщина инстинктивно прижала к себе собаку, которая, оказавшись на руках у хозяйки, сорвалась на истеричный лай в адрес Ивана. Ева все это время стояла в молчаливой растерянности, прижав обе ладони к покрасневшим, будто от пощечин, щекам.
– Как ты смеешь целовать мою дочь, когда у самого – жена? Думаешь, я тебе позволю обманывать мою девочку?! Да я тебя сейчас по лестнице спущу! – кипела и клокотала гневом миссис Смит, тыча в лицо Ивану разрывающимся от лая псом. Мужчине только оставалось уворачиваться от оскаленной пасти, которая, не смотря на свою миниатюрность, могла ощутимо прихватить его за нос.
– У меня нет жены! С чего вы взяли?! – выкрикнул Иван, готовый уже сам спуститься по лестнице, да только миссис Смит, не смотря на свои угрозы, загораживала ему путь к двери.
– А эта певичка и фотомодель? – подозрительно сощурилась женщина.
– Да уберите вы свою собаку, бога ради! – отмахнулся Иван от щелкающей челюстями уже возле его правого глаза собачей морды. – Чего вы мне ею в лицо тычете!
– Мама, отпусти Шварценеггера, у него же стресс будет! – опомнилась Ева.
– Точно, у меня уже стресс, – поддакнул Иван. Миссис Смит сверкнула на него глазами, но все же опустила чихуахуа на пол и уперла освободившиеся руки в бока.
– Отвечай! Ты разве не женат на певице этой, как ее там?..
– Эльза, – подсказала Ева и покраснела еще больше. Иван подозрительно покосился на девушку, пытаясь вспомнить, упоминал ли при ней имя и род занятия бывшей, но удержался от комментариев. В конце концов, его имя на всех заборах Интернет-прессы большими буквами сейчас написано. Наверняка, в тех статейках и Эльзу упомянули.
