Не доверяя ни в чем кошевому, гетман особенно был возмущен, когда ему прислано было письмо Хмельницкого к Серко.
7 февраля Хмельницкий писал Серко, что, по его просьбе, он готов стараться у султана об освобождении из неволи пленных казаков, зато просил кошевого прислать к нему или товарища своего, или 100 человек нарочных послов; если же он послов не пришлет, то тем его, Хмельницкого, в большой стыд перед султанским величеством приведет, который постоянно о них спрашивает, да и своих товарищей, находящихся в неволе, погубит всех. Получив это письмо, Серко отослал его, вместе с собственным письмом, Самойловичу. В собственном письме Серко в свое оправдание писал, что просил Хмельницкого за прежних своих товарищей, взятых у Лодыжина. В заключение письма Серко говорил, что посольства к Хмельницкому он никакого не посылал, а только лишь просил о своих товарищах, в доказательство чего приложил и ответ Хмельницкого на свою просьбу. Вслед за этим письмом Серко отправил гетману и другое письмо. В нем он советовал гетману, как поступить, на случай прихода врагов, с городом Чигирином. Совет его состоял в том, что вместо того, чтобы защищать разоренный неприятельским мечом город, было бы удобнее оборонять Киев, святой город: «Лучше бы жителей всех тамошних (Чигирина) из города вывесть, а самый замок сжечь, потому что поганый на пожарное место не пойдет, да и нам на две доли войско неудобно разделять»
[864].
Получив листы кошевого Серко и приложенное к ним письмо Юраси и усмотрев в них «злосливое» против христиан намерение, гетман немедленно отправил их в Москву с грамотой к царю, в которой писал: «Не для чего иного советует он (Серко) покинуть Чигирин, как для того, чтобы, вместе с Хмельниченком, привести злобный замысел свой. Пусть только Чигирин достанется в руки им, тогда они снова укрепят его, Хмельниченко сделает в нем столицу княжества своего, а Серко объявит главным гетманского регимента своего, потому что уже и теперь Серко величает Хмельниченка князем Малой России, а Хмельниченко Сирка – гетманом кошевым войска запорожского низовых казаков
[865]. Гетман Самойлович, как и прежде, особенно настаивал на защите Чигирина. «Почему, – говорил он, – запорожцы, несмотря на расположение к Хмельницкому и к туркам, не соединились с ними явно (во время первого Чигиринского похода) и не помогли им в войне? Потому что запорожцы смотрели на Чигирин и следили за его судьбой: кто будет владеть Чигирином, тому поддадутся запорожцы и вся Малороссия по ту сторону Днепра»
[866].
Еще более, чем совет Серко о разрушении Чигирина, возмутила гетмана просьба кошевого о присылке в Сечь войсковых знамен и о даровании кошевому местечка Келеберды, с чем он обратился к Самойловичу через своих посланцев, отправленных в Батурин, пользуясь, разумеется, затруднительным положением гетмана и царя и надеясь через то успеть в своей просьбе. «К чему затеяли они теперь просьбу свою? Никогда того не бывало, да и теперь не годилось им о том вашего государского престола утруждать, – писал гетман царю Федору Алексеевичу. – Во все времена, как стало войско запорожское под вашею православною государевою обороною, одному региментарю гетману давались знамена и булава, за которые войско запорожское на службу вашу государскую ходить должно; а всякий полковник, по христианскому обыкновению и по стародавним войсковым правам, делает сам себе для воинского дела, какие может, знамена, что и запорожцам можно было бы сделать. И если бы у них не оказалось денег на то, то и я мог бы им какою вещью помочь или, сделав готовое знамя, на Кош послать. И то удивительно, для чего они не искали знамен и никуда не посылали по них тогда, когда у них самозванец был, а сами сделали их для него, да и теперь хранят у себя. К чему же они просят именно теперь царских знамен? К тому, чтобы прибрать побольше малорассудных и легкомысленных к себе людей и от Чигирина их отвлечь. Говорили они и наказывали, чтобы дать им Полтавского полка местечко Келеберду и Переволочанский перевоз на Днепре. И то они новое дело вымышляют: от начала, как стало Запорожье, и по настоящее время ни местечком, ни селом, ни другим меньше того запорожцы на Украине не владели и просить о том за стыд себе почитали; также и сам я размышляю, что того местечка Келеберды отдать им непригоже, потому что тогда в одном полку два начальства будет, одно давнее, другое новое, отчего распри между людьми станут, да к тому ж, основав там свою власть, запорожцы внушат другим не повиноваться нам. Обращаясь к нам с такими неподобными просьбами, они просто возносятся от того, что к ним, на Запорожье, от вас, великого государя, и от меня, вашего государского подданного, частые в эту зиму посылки были: они воображают, что без них никакое прибыльное дело не совершится»
[867].
Не менее того гетман злился на Серко и за то, что он все еще не переставал сношаться с Хмельниченко, принимал письма из Крыма и не прекращал вопроса об обмене пленными. 2 марта писал Серко из Крыма Ширин-бей, что хотя хан и султан с государства сходят, но он, бей, готов додержать с Серко учиненный между крымцами и казаками договор, лишь бы только и запорожцы додержали его, о чем просил известить его, будут или нет казаки крымцам верны. Серко, отсылая гетману письмо бея, вместе с тем писал ему, что бею дано слово быть с Крымом в мире не для чего иного, как для размена пленных, но и то только до святого Георгия, а после святого Георгия гетману будет дана весть, и как гетман Серко посоветует, так он с Крымом и поступит
[868].
Узнав доподлинно о всех сношениях Серко с врагами русского царя, Самойлович, отправляя в Сечь царского посла с жалованьем войску низовых казаков, приказал, для разузнания дела, казаку Полтавского полка Ивану Красноперченко и товарищам его собрать сведения о всех намерениях запорожцев. Прибыв в Сечь, Красноперченко и товарищи его узнали, что турский султан имеет намерение идти на Украину, что запорожцы готовы выступить против него; что с крымским ханом они будут держать перемирие, ради откупа пленных, только до святого Георгия; что Юрий Хмельницкий присылал в Сечь трех казаков, чтобы склонить запорожцев на свою сторону, но запорожцы в том ему отказали, а во всем положились на государскую волю. Сам Серко призывал Красноперченко в свой курень одного и спрашивал его о своей жене, детях и доме, потому что он, Иван Красноперченко, с его женой «в прежние лета был воспреемником». Призывал к себе Серко и Тишка Ганусенко, которого гетман из Батурина посылал к Серко; тому Серко, сняв со стены Спасов образ и поцеловав его, говорил, что если он не верен царскому величеству и враг гетману, то пусть бы тот образ побил и душу, и тело его
[869].
Собрав все сведения о Серко и усмотрев в них «явные свидетельства» нерасположения к царю и вражды к себе, гетман все-таки нашел нужным ладить с Серко и для того, чтобы отвлечь его от злого намерения пересылок с турками и Юрием Хмельницким, определил послать ему увещательное письмо и удовольствовать разными запасами. В письме гетман советовал кошевому и всем казакам не обольщаться обещаниями князя-чернеца о готовности его способствовать освобождению пленных товарищей их, а более всего не надеяться на басурман, которые подданным своим христианам ни вольностей не дают, ни креста святого ставить на храмах, ни пения божественного в церквах, ни открытых знамений на себе творить не позволяют; а во время войны не для сражений и воинских дел, а только лишь для сооружения мостов и для починки переправ употребляют, – того же не было бы и запорожским казакам. В заключение письма гетман извещал казаков, что он велел изготовить им в Переволочне 200 бочек муки, 40 бочек пшена, несколько полтей ветчины, за которыми советовал им, по прежнему обычаю, прислать в Переволочну нескольких своих товарищей
[870]. О посылке своего письма и о всех намерениях Серко гетман донес грамотой в Москву, за что получил монаршую благодарность от царя
[871].
