Нужно думать, что к этому времени относится указание польского хрониста Ерлича о гибели брата Серко, неизвестного по имени; поляки отрезали у убитого голову и, надев ее на казацкую хоругвь (onychze chorągwiach), передали своему воеводе с другими пленниками из казаков Серко
[505]. Оставив Смелу, Серко и Косагов повернули назад к Каменке. Из Каменки Косагов перешел на левую сторону Днепра, где имел намерение соединиться с калмыками и подполковником Христианом Гоголшихтом, ведшим из Белгорода, по просьбе Косагова и по приказу царя, 2000 человек ратных людей на Запорожье. Соединившись с калмыками и ратными московскими людьми, Серко и Косагов, переправившись с левого берега Днепра на правый, пошли в Канев на помощь гетману Брюховецкому, но, не дошед до Канева, Косагов получил, 31 мая, под Миргородом, письмо от князя Ромодановского, который подполковнику Гоголшихту в Канев идти не велел. «А гетман стоит в Каневе, а войска с ним, государь, немного. А запорожские, государь, казаки с кошевым Сашком Туровцом и твои великого государя русские люди, моего полка с майором Михайлом Свиньиным вошли в Умань в целости и ныне стоят в Умани. А войско запорожское, что при Сашке, и казаки, что при гетмане в заднепровских городах, и мещане и чернь – все ожидают ратных русских людей и калмыков на помощь; а с ляхами и с ордою и с изменником Тетерею и с его казаками бьются и города укрепляют, ожидая от тебя обороны. И говорят казаки и чернь, что если к ним ратных людей не будет, то им самим против ляхов и орды не устоять. И я, холоп твой, слыша то и желая тебе службишку свою показать и заднепровских людей утвердить, поехал было к воеводе в Белгород просить его о том, чтобы он позволил Гоголшихту с полком к Днепру идти. И июня 2-го дня приехал я в Ахтырку, но воевода Лука Ляпунов выслал меня из города и на дворе стать не позволил, указывая на то, будто бы я прибыл из мора; а в полках за Днепром и в запорожском полку, где я нахожусь с ратными людьми, Божиего милостью, все здорово; а что в Запорогах объявилось моровое поветрие, о том я к тебе, великому государю, из Запорожья писал и с твоими ратными людьми из Сечи вышел в целости. И того ж числа поехал я в черкасские города, а к окольничьему в Белгород не поехал, и стану я в черкасских городах дожидаться калмыков; и если калмыки вскоре не придут, то я буду промышлять о том, чтобы проехать к Умани в полк, а в полку моем всего 180 человек, да и те бедны, наги, босы и пеши, полные же и конные разбежались по домам, и я о беглых писал много раз к воеводе, но по 3-е число не выслан ни один человек; вели, государь, о прибавке ратных людей и о беглецах учинить указ». В ответ на это письмо Косагов получил для раздачи ратным людям 786 рублей, 16 алтын и 4 деньги, кроме того, 131 портище анбургское, 69 портищ летчины да 200 портищ сукна
[506].
Таким образом, положение Сирко и Косагова было более чем затруднительно. Но теснее всех приходилось наказному кошевому атаману Сашку Туровцу, сидевшему в городе Умани. Ему угрожали Павел Тетеря и Стефан Чарнецкий. Тетеря, взяв половину татар у Чарнецкого, пошел к Умани и Днестру, чтобы воспрепятствовать жителям У майского и Брацлавского полков собрать хлеб в поле за то, что они поддались московскому царю. В это же время он отправил «прелестные письма» Сашку Туровцу и Остапу Гоголю, брацлавскому полковнику, склоняя их к польскому королю. На тех «прелестных» письмах изображены были крест Спасителя и лик Пресвятой Богородицы с Младенцем в знак того, что всем, перешедшим на сторону короля, не будет причинено никакого зла именем Христа и Богоматери
[507]. Но Сашко Туровец пребывал верным московскому царю, жители Умани также не изменили царю; однако, опасаясь нападения со стороны поляков и татар, они с нетерпением ждали к себе калмыков и русских ратных людей, без помощи которых боялись, что не устоят против своих врагов. Туровец со дня на день ожидал к себе польского воеводу Чарнецкого с его союзниками. Но Чарнецкий пока занят был Каневом, где сидел гетман Брюховецкий. Польский воевода несколько раз, с 22-го числа, осаждал, вместе с коронным хорунжим Собеским, полковником Маховским и гетманом Тетерей, город Канев и несколько раз отступал от него и под конец должен был совсем покинуть его. 2 июня, оставив под Каневом небольшое число конных людей, Чарнецкий пошел к Корсуни и от Корсуни намеревался идти к Лысянке, а Павел Тетеря двинулся к Белой Церкви. Лысянка привлекала Чарнецкого потому, что в ней стояли два полковника гетмана Брюховецкого, захватившие здесь обоз племянника Чарнецкого. Чарнецкий-племянник послан был своим дядей с поляками и татарами на Умань против Сашка Туровца и, спеша исполнить приказание дяди, оставил свои обозы и войсковые деньги в Лысянке, а сам двинулся к Умани. Но тут на оставленные поляками запасы и деньги напали полковники гетмана Брюховецкого, Шульга и Стреля, побили поляков, забрали обозы и сами засели в Лысянке. Поэтому-то Стефан Чарнецкий и взял намерение идти к Лысянке; от Лысянки он предполагал ударить на Сашка Туровца в Умани
[508]. Это было в самом начале июня, и чем кончилось намерение Чарнецкого, в точности неизвестно, хотя в отписке московского воеводы Федора Протасьева к царю около этого же времени говорится, что польские жолнеры отказались идти под Лысянку, прося у Чарнецкого прежде всего денежной платы
[509]. Вероятно, ни Лысянка, ни Умань не были взяты Чарнецким; оттого 26 июня Павел Тетеря послал из Белой Церкви в Умань к наказному кошевому Сашку Туровцу двух казаков, Деркача и Ярошенко, с собственными листами; но Туровец гетманские листы взял, а казаков отослал в Киев к гетману Брюховецкому. Сам Чарнецкий в это же время стоял под Корсунью в таборе
[510].
Между тем Григорий Косагов, вернувшись из Белгорода, пришел в Канев, где стоял Брюховецкий, и нашел там кошевого Серко; при Серко были, кроме запорожцев, и калмыки. 20 июня гетман Брюховецкий отправил из Канева Серко и Косагова с казаками, ратными московскими людьми и калмыками в Корсунь для промысла над крымскими и ногайскими татарами и поляками. Идя степью, Серко и Косагов неожиданно наткнулись, под местечком Городищем, в 25 верстах от Корсуни, на татар, шедших из Крыма, по найму, в помощь воеводе Чарнецкому. Счастьем и промыслом Серко, как писал в Москву Косагов, эти татары были частью побиты, частью забраны в плен, а частью прогнаны назад в Крым; один татарин, в качестве языка, отправлен был к гетману, а от гетмана – в Москву. После этого Серко взял направление на Медведовку и через нее прошел в Чигирин, где захватил скарб Тетери
[511]. Взяв скарб Тетери, Серко и Косагов пошли в Умань для того, чтобы привести к Брюховецкому поднестрянских полковников, уманского, брацлавского и кальвицкого, объявивших себя подданными московского царя, и вместе с ними и гетманом идти к Корсуни против Чарнецкого. Ниже Умани Серко встретил татар, шедших на помощь Чарнецкому, побил их, сына султанова взял в плен. В Брацлаве Серко взял оставленные Тетерей деньги и серебро и после этого, соединившись с полковниками, объявившими себя подданными московского царя, повернул назад к Корсуни, где стоял воевода Чарнецкий со своим табором
[512].
