У меня не было сил все это слушать, я засыпала при первой же возможности и старалась не смотреть на Антона – он слишком похож на свою маму, и это тоже почему-то стало неприятным. Я корчила ему кривые рожи и отворачивалась в подушку, чтобы случайно не заорать. С такими нервами мне самое место было в темнице, то есть на резервной квартирке.
Вы спросите, конечно, почему же я сама спокойно не взяла колясочку и не наведалась в зеленый домик? Почему? Потому что я королева и заодно столбовая дворянка, таким, как я, нужно особое приглашение.
21. Ворованное мясо
Невестка не должна обижаться на свекровь, точно так же, как боксер на ринге не обижается, когда его ударили по морде.
В первое время у меня еще оставались какие-то несчастные копейки. Утром, проплывая с коляской мимо местного гастронома, я заранее рассчитывала, сколько придется потратить на пакет молока, на пачку масла для овсяной кашки… Когда копейки кончились, мои расчеты стали проще. Теперь я только сомневалась, какое молоко купить – обычное или сгущенное. Обычное было полезнее, но я покупала сгущенку, хоть чем-то же надо было себя порадовать.
Старухи, те, что секли на скамейке, угощали меня урожаем со своих огородов. Одна была противная, в спортивной красной шапке, она приперла мне ведерко молодой картошки, помидоры, морковь…
– Овощишки возьми! – заорала она. – Да помой! Да поешь! Да не вздумай выбрасывать. Да привет передай Марье Ивановне!
– Умерла, – говорю.
– Что? – Старуха оказалась совершенно глухой.
– Умерла.
Невестки очень часто бывают гордыми. Они не просят помощи у свекрови, предпочитают делать все самостоятельно. Похвально. Я тоже была такой. Валилась с ног, тянула лямку, лишения терпела, преодолевала трудности. И только лет через пятнадцать до меня дошло: гордость – это достоинство посредственности, талантливые женщины умеют сколотить команду и даже собственную свекровь превращают в свою помощницу. Я понимаю, что на вашей где сядешь, там и слезешь… Но вы попробуйте. А я постою, подожду, пока вы мне отпишетесь о своих успехах.
– Мы с ней вместе на рынке стояли…
– Передам! – Я кивнула, к чему надрываться. – Что?
– Привет передам!
Короче, я не жаловалась. Овощишки – отличная еда для кормящей матери, такой стройняшкой, как в то лето, я не была никогда.
Моя свекровь появилась на этой квартирке только один раз. Она просто заехала по пути оставить корм коту и заодно забрать утюг, он ей срочно потребовался.
– Ну, как ты тут? – она спросила. – Все нормально?
– Нормально, – говорю. – Чайку попьете?
Я думала, мы поболтаем, поставила чайник, приготовила чашки…
– Нет, деточка, спешу.
Роза Михална торопливо открыла кухонный ящик и достала оттуда чайную ложечку.
– Когда наливаешь в стекло кипяток, – она напомнила, – всегда опускай туда железную ложку. А то треснет.
Чашка у меня на столе стояла фаянсовая, такая не треснет, но я возражать не стала.
Свекровь окинула знаменитым хозяйским взором свои владения и тяжелой поступью прошла к гладильной доске за утюгом. В углу она заметила кошачью шерсть и пыль. Ее глаза остановились в этой точке, датчик запищал… Я тоже эту пыль заметила и дернулась за шваброй.
– Ничего, ничего, детка, – сказала Роза Михална. – Я понимаю, сейчас тебе не до этого.
Дамы!.. Сейчас я хочу прерваться и поржать. Давайте вместе посмеемся над этой хрестоматийной пылью. Она неистребима и вездесуща. Все эти каменные морды, которые мы делаем друг другу, – это пыль. И мелкие замечания, и незаданные вопросы, которые ложатся слоями, – это тоже пыль. И страхи глупые, которые пытаемся смахнуть влажной тряпкой, – тоже пыль. Но ведь какая хитрая пылища! Даже мудрейшие не могут ее не заметить.
Почему? Да потому что мы – зверушки. Природа наших негативных эмоций уходит в наше животное начало, да, да, да. Чужая самка на твоей территории – это неприятно. Настороженность возникает неизбежно, как пыль, если две женщины встречаются в тесном пространстве. Поэтому мы с Розой посмотрели друг на друга как два енота – она с утюгом, я со шваброй – и разбежались.
А между тем мой холодильничек был пуст. Вскоре это рассекретили, и, разумеется, это сделала моя мама.
Она пришла, вспотела по дороге, устала от жары. Принесла мне мешок с подарками, накупила шмотья для меня и ребенка. Я налила ей чашку чая, тарелку с яблоками пододвинула, салат из овощишек предложила… И стою, ребеночка качаю. Мать моя заерзала на стуле и начала тревожно озираться на стерильной кухне, где не было следов нормального обеда. Ни вкусных запахов, ни грязной посуды – ничего.
– Есть гречка, – я сказала. – Хочешь, сварю?
Гречка – нормальная еда вообще-то, жутко чистит организм. Но мать моя тогда еще об этом мало знала, она открыла холодильник, увидела пугающую белизну и завизжала.
– Кошмар! Ты сидишь тут голодная! Да ты хоть думаешь, какое после этого у тебя будет молоко!
Она хлебнула воздуха, кого-то обругала:
– Сволочь!
И дверью хлопнула так сильно, что штукатурка треснула. Ребенок заревел, кот спрятался под ванну. Я испугалась, что моя разъяренная мать направится прямиком в зеленый домик и подожжет его. Но обошлось. Она сгоняла к той дальней родственнице, что с мужем и с любовником резвилась у меня на свадьбе, заняла немного денег, купила мне цыпленка, сыр, масло, молоко… Пакет она с такой злостью шваркнула, что яйца в пластиковом контейнере треснули. И опять на меня заорала:
– В чем дело? Я не могу понять! Скажи, когда ты успела спровоцировать такое поганое к себе отношение?
Мне пришлось ее срочно выпихивать, пока она не закрутила драматический сюжет с длинным монологом.
– Иди, – я ей сказала. – Все, иди. Нам спать пора.
А что я должна была делать? У моей мамы были слишком устаревшие представления об этой жизни. Она всерьез считала, что если под твоей крышей появляется гостья, тем более мать твоего внука, то о ней необходимо заботиться. Позванивать там иногда, не ждать, пока протянет ноги, а заблаговременно передавать невестке горячий ужин… И прочее из жизни первых христиан.
Роза Михална была гораздо более современной, у нее к этой жизни был западный подход. Независимость и самостоятельность – это же и есть наши главные европейские ценности, чтобы их сохранить, нужно следовать принципу «никто никому ничего не должен».
Моя мать про такие кренделя и не слышала. Если бы я начала объяснять ей эту новую прогрессивную теорию, она бы сразу разоралась на меня и обвинила в сатанизме. Она была уверена, что все должны всем. Поэтому я ей сказала:
– Все хорошо у нас. Ты просто зашла неудачно. Я как раз собиралась готовить гаспаччо.
