Сколько фантазий! Зима, Рождество. И кактусы нарядили вроде елочек финиками, мандаринами и печенюшками.
А вот кактус, как огромный заводской винт, другой – как якорь, третий – как турбина. А вот непонятные растения, похожи на провода и тянутся вдоль стены, как кабель. И думаешь, будто попал в заводской цех.
А вот кактусы-цари, и их головы увенчаны коронами. Большое собрание на Рождество.
Мы удалились из Сада и вышли на морозный двор. Было тихо и мягко на белом снегу. Святочные дни подарили бриллиантовую дорожку из дворца царей-кактусов. И Сад светился в темноте огоньками, точно неведомые ясли, где родился тайно и никому неведомо младенец, оставаясь прикрытым занавесью зимней ночи, где только волхвы стояли блаженно над младенцем. И казалось, что Христос спал в каждом кактусе, хоронясь в глубине его «сердца».
У выхода мы остановились у маленькой китайской яблоньки. Ее ствол был извилист и бросал силуэты на снег. И казалось, там, под «зонтом» веток, кувыркается радостный ребенок. Чем бы дитя не тешилось?
Мы шли по длинной белой тропинке, сверкающей серебром, как фата, и нам вслед чирикали синички как собравшиеся сваты, утешая, что январский святочный мороз совсем не страшен.
Нам сверкал миллион огоньков, как упавшие звезды далекого Млечного пути.
08.10.15.
Дерево-акведук
Это дерево было похоже на акведук, в котором молился Фома. Стоял в длинной тоге. А в «нише» выросла целая пирамида грибов. Старое дерево, рассеченная кора, черное, похожее на читающего монаха, что смотрит на скрижали.
И тонкий мох на камне отдаленно напоминал о прокаженном, который может неожиданно затронуть или бросить лихой взгляд или провести грязным пальцем по твоей одежде или телу.
Страшно, страшно, только расщелина на дереве, как раскрытые крылья птицы, похоже на укрытие, сень, где можно найти защиту.
Странно, в парке опять все поменяли. Деревья точно расступились, а некоторым кустам подрезали ветки. И будто что-то развернулось как страница старой книги. Чего стоило продолжительное терпение – как читать целый том энциклопедии.
Издали силуэты растений напоминали рукава роботов, которые управляют жестко и точно, как винтаж.
Какая странная вишня изогнулась, будто кривая. Нет, ей неплохо. И стрижи могут чирикать и клевать сколько угодно возле нее.
Рядом дрозд пасется на газоне. И из травы светятся золотистая фольга и стеклышки. Я подняла стеклышко и обвернула его золотистой фольгой, чтобы не так слепило солнце, отражаясь от осколка стекла.
И Фома бубнит в акведуке, как жук:
– Некогда и принц бегал по траве и собирал мелкие цветочки для принцессы.
Спрятался жук в расщелине акведука – тайна, тонкая ветка, где завязалась родинка жизни, возникшая из множества совпадений.
А рядом лежит мертвая ворона без головы, значит, была больная. Строчки превратились в исчадие отгоревших мыслей. Я повеяла ими, точно испачкала все свое истинное раздумие. Надо бы устояться, уравновеситься?
Я ведь долго рисовала в саду на маленьких листочках бумаги картинки природы, улыбку парка, кустов и подписывала им короткие послания. Сколько жизни и юмора в их силуэтах. Картинки нужно было раскрасить карандашом или красками. Но оказался лишь фломастер под рукой. И он зачеркивал тонкий штрих, который оседал из-под карандаша, как природный дух.
22.07.15.
Зайчик-золотайчик
Зайчик стукнул своей лапой по обложке модного журнала и сказал:
– Вот чем мне надо заняться! Читать журнал.
Он стал перелистывать страницы и задумался:
– А, может, написать еще?
Лапа его согнулась и стала куролесить по бумаге. Он нажимал на ручку. И вдруг его силы стали иссякать. Усы поникли, и он приуныл.
– Эй! Зайчик, – один солнечный луч увидел его и сказал, – посмотри на себя в зеркало.
Зайчик зажмурился, потом взял зеркало и очень удивился. Он совсем не был на себя похож. Его нельзя было узнать, так он изменился. И все оттого, что он сильно устал. Зайчик стал разглаживать усы и выпрямлять их. Но они не стояли и, вообще, никак не могли выпрямиться, как раньше.
– Ах! – воскликнул зайчик. – Что же делать, что же делать? Ведь от моих усов одно жалкое воспоминание.
Он хотел подтянуть усы, но такое занятие оказалось безуспешным.
– Может, мне протянуть прут или штифт или съесть кость, на худой конец, чтобы усы снова подтянулись.
Он схватил серебряную вилку и стал примериваться к ней.
– Нет, нет, даже вилка не подтянет мои усы. Он так сильно перепугался, что забыл, как прежде, все свои дела.
Зайчик опять стал перелистывать журнал и увидел Френка Сенатра с брильянтовым зубом, который блестел из-под широкой улыбки.
И тут зайчик подумал:
– Если у Сенатра брильянтовый зуб, то у меня пусть будет золотой ус.
Он схватил бабушкину брошку, вытащил из нее золотую иглу и проткнул ею свою щеку. Губа сильно подтянулась, раздвинула щеки, усы встали торчком, и среди них блестела золотая игла. Зайчик посмотрел на себя в зеркало и ухмыльнулся.
– Я что, теперь так улыбаюсь? Какая золотая лучезарная улыбка! Она так и застыла на моих щеках. Я вечно улыбающийся зайчик. Я золотайчик! Так назвал себя зайчик и веселый пошел гулять.
16.12.15.
Синий принц
На рынке Мишка купил большую синюю рыбу. Пришел домой, пустил рыбу в аквариум и не знает, как с нею быть.
– Дай, позвоню Петьке, – думает Мишка.
Позвонил Мишка другу и пригласил его к себе. Петька вскоре пришел, и Мишка стал показывать свое приобретение.
– Я, – говорит Мишка, – смотри, какую рыбу купил.
Петька был знающим, отличником в школе, посмотрел на рыбу и говорит:
– Это первобытная рыба. Из такой птица произошла и вышла на землю.
– Ты что, думаешь, это рыба синей птицей станет и тоже полетит? – спросил Мишка.
– Нет, не думаю, виды животных и птиц давно эволюционизировались. Но рыба себя немного странно ведет. Смотри, затаилась, как петушок перед боем. Неспроста, ведь может выпрыгнуть из аквариума, только дай ей момент.
Мишка не поверил Петьке и сказал:
– Что-то у тебя, наверное, голова болит. Видно, перезанимался в школе, раз говоришь, что из рыбы вдруг птица полетит. Иди-ка ты лучше домой.
Мишка проводил друга, а сам стал наблюдать за рыбой.
– Сначала, – думал Мишка, – синей рыбе было весело, она ныряла вниз и поднималась кверху, всплывая, как играющий мячик. Потом угомонилась, спряталась в подводный греческий театр. И теперь сидит неподвижно, что-то ей не понравилось. Может, прокачать аквариум.
