– Посмотри, этот пышный сухой цветок до сих пор сохранился, как привет старого года.
Он долго рассматривал большую медно-золотистую шапку цветка. Потом задумался, какой он необычный и, вообще, на взгляд художника может ли где-либо применено это щедрое творение природы. Он долго удивлялся, что цветок похож на персидскую сирень. Как вдруг что-то резко пахнущее остановило его. И он переменил выражение лица и твердо сказал:
– Выбрось скорее это.
01.05.16.
Пень-полудень и смеющийся чурак
Верхушку пня срезали до половины, и он стал похож на приоткрытый бак, в котором что-то хранилось.
– О, сколько здесь драматургии! Целый «улей коллизий». Как же в этом разобраться? Я, похоже, стал полоумным.
Отвалившийся от его среза чурак широко зевнул, показывая беззубый рот.
– А ты, что за посудина такая? – спросил его пень.
– А-а-а? – покривил ему в ответ чурак. – Ты что такое?
– Я пень-полудень. Меня ополовинили. Теперь я точно потерял ум. Какая злая клоунада! Я забыл почти полсвета.
– Злая шутка! – крикнул чурак и замолчал.
– Вот-вот, лучше молчи. Так будет проще и легче. Впрочем…
– И все прочее, прочее, – задумался чурак и качнулся в сторону, будто на качелях. – Оставь все это прошлое. Я смеющийся чурак. Значит, оно было хорошее.
– А я пень-полудень, конечно, настоящий.
– Увы! Увы!
– Когда кончатся все междометия? Интуитивный ты, чурак. Почти как младенец и ничего не выражаешь.
– Да я твое производное, твое творение. Только новое, свеженькое, готовенькое.
– Козыряй! Только не споткнись. А то бывает появляются ступени в совсем неожиданный момент.
– Энтузиазм! Энтузиазм! – улыбнулся чурак. – И карта бита.
– Ну, уж нет, – прокричала черная ворона. – За это расплачиваться будете. Кризис поглотит все ваши начинания.
– И-и-и! – пропищал чурак.
– Какой же я двуликий пень. А я еще хотел на параде маршировать под барабаны.
– А я бы бежал за тобой, как маленький щенок, вприпрыжку, – добавил чурак.
– Но я гожусь только в подсобных делах. Я только пень.
Пень посмотрел снизу на кроны высоких деревьев и подумал, как же шумно вокруг, как шумит мир, бурный, действенный. И как еще только разбираются в хаосе вечных проблем?
04.05.16.
Сено-солома
Рассорился Иван в баре со всей деревней, что житья ему не стало, и решил уйти в лес, куда глаза глядят.
– А ну, деревню со всеми бесами! – сказал он и отправился в лес.
А там одни елки да палки в оврагах. Страшно, ненароком на что-нибудь споткнешься и напорешься, что-нибудь сломаешь, темно, непролазно.
Не захотел он заходить в дебри и остался с краю на просеке, накосил траву, высушил сено и сметал стог.
– Вот где можно побеседовать наедине с собой, спокойно все обсудить, – думает Иван, лег в стог и мечтает, запах свежей травы вдыхает.
Намял он под собой солому, и твердо стало ему. Вот уж хочет вылезти из стога проветриться. Дернулся снаружи, а выйти не может, точно в капкане каком он, как в болото засосало. Но выйти же надо, так солома опротивела, а нельзя. В сене уютно, тепло, хоть оставайся в нем навсегда.
Ничего не может поделать с собой Иван, а из стога выбраться нужно, да поскорей. И стал он поочередно ногами топать и приговаривать:
– Сено-солома, сено-солома.
Одна нога наступает, он приговаривает: «Сено», другая нога наступает, он приговаривает: «Солома». Так и вышло в рифму: «Сено-солома, сено-солома».
Сбивал он ногами свое место в стоге, да так громко и бойко, будто полк строевой стал двигаться и метаться.
– Да это же излишество! Лежу в стоге, выглядываю из него, под носом все запахи трав. А мне все мало. Так и до бесконечности можно здесь просидеть. Только куда спешить? Так и буду приговаривать:
– Сено-солома, сено-солома.
Слова, как замок.
09.05.16.
Дедово сердце
Дед лежал на больничной койке и смотрел в обледенелое окно. На окне были непонятные узоры, будто что-то зашифровано на секретном листе, и нельзя такое прочитать. Да дед и не хотел ни во что вникать, хотел забыть прежние дни, что так разбили его здоровье и нарушили жизнь. У деда болело сердце. Ведь ему предстояла операция. Как сказали врачи, в сердце были повреждены сосуды, и как перенесет дед операцию еще неизвестно.
Во всяком случае, сердце очень больное, и ходить деду надо очень осторожно.
Но сердце у деда болело не только по заключению врачей, но и от нажитых проблем, от беспокойства за детей и непредвиденных передряг, которые внедрялись в его жизнь совсем неожиданно. Да и мог ли он сам об этом предполагать? Разве мог он подумать, что один сын устроит большой розыгрыш, как Марсельский арлекин, будет язвительно подкалывать железками «колючей» шапки. Деду казалось, что подобная «колючка» воткнется в его больное сердце и разорвет его с дикой болью. Хотя Арлекин преследовал его тенью в непонятных воображаемых разговорах прохожих по дороге, на рынках, в магазинах и даже в конторах. Но это были только отговорки, похожие на злую шутку.
Другой сын не захотел иметь настоящее образование, сдал квартиру. Получил наследство и решил уехать грабительским путем в Америку, где обучаются совсем иным способом.
– Разве это по-русски, – сокрушался дед. И у него тоже болело сердце.
А третий сын был настоящий мученик. И на него было горько и обидно смотреть, как он зарабатывает на хлеб, который пекут вместе с кровью и потом, и строит дом, наматывая слюни на кулак, чтобы завинтить винтик.
Обидно и горько было деду. Но жил он гордо в деревне, где бабы веселились с блинами, соблюдая казенный этикет с правилами Муси, как говорил дед. Это 3 М, 3 С и 1 Я.
И кот Месье, как глава амбара, мог это подтвердить: мука, молоко, масло – ему, соль, сахар, сода – домовому. А яйцо – на язычок.
Дед лежал и был в печали, будто просил, чтобы что-то вдохнуло бы в него и повеяло свежестью, и оживило его старый раздраконенный организм.
Он безразлично смотрел на обмороженные окна, куда задувал ветер, как-то попискивая. И ему чудилось, что так скулит его собака Душа и просится к нему, вот она съежилась, как языческий божок в неудобной позе, будто кто-то злой ругал ее. Но она, охотница, не боялась, привыкнув к сквознякам и дикому ветру, что только помогало ей отыскивать дичь. Дед представлял, что Душа скучает по нему, и сам грустил.
После ужина медсестра поставила греть чай возле дедушкиного места. Через некоторое время пар из чайника повалил в сторону окошка, чуть оттаяв на нем маленький кружок, размером с кулак. Дед смотрел через него, как в дупло, на черное небо за окном и думал, вот такое же мое сердце.
