Ведь жизнь — симфония, и радость в ней горька.
Концы с концами ты пытаешься свести,
Как раб деньгам до самой смерти служишь ты.
Я проведу тебя единственным путем,
Который знаю сам, и он ведет туда,
Где вены сходятся.
«Bittersweet Symphony», группа «The Verve»
Часть первая
Так умирают группы
Глава первая
Кочевник решил, что официантку придется убить.
* * *
Как именно, он пока не знал. Но убить придется, и быстро, потому что еще минута — и он взорвется, как тот хмырь из «Нечто», у которого инопланетная кровь булькала и визжала от удара провода под током. Шея вырастет до шести футов, из рук выскочат шипы, и начнется разгром.
Официантка попалась жизнерадостная и говорливая. Кочевник таких ненавидел. Он не хороший человек, он не плохой человек — он музыкант.
А до полудня он вообще не человек, а сейчас только десять утра, и он сидит в кабинке ресторана «Денниз» рядом с федеральной трассой I-35 возле Раунд-Рока, миль на двадцать севернее Остина. И все тут для него слишком ярко. Все желтое и зеленое, и солнце палит сквозь жалюзи окон, выходящих на восток. Защитные очки помогают, но глаза под ними уже устали. И опять эта гадская официантка, третий раз уже за несколько минут пикирует. Старая хиппи, вид как с похмелья, возраст — где-то под пятьдесят. Точно была в свое время чьей-то групи. Слишком тощая и слишком старая для своих медных косичек, как, блин, у Пеппи Длинныйчулок. Несет кофейник, сияя золотарниково-желтой униформой, улыбаясь лошадиными зубами богини завтрака. А на табличке написано: «Привет, я Лори».
— Бог ты мой! — сказал Кочевник, ни к кому особо не обращаясь.
— Дольем? — спросила Лори, взявшись за кофейник.
Последовало согласное хмыканье.
— Спасибо, — сказал Майк, когда чашку ему долили до краев.
Лори ответила: «Ноль проблем!» — и Кочевник прикинул возможности банки кетчупа как орудия убийства, потому что официантка только что наступила на мозоль одному из его любимейших тараканов. Откуда пошло это проклятое «Ноль проблем», он знать не знал, но хорошо бы хоть на пару минут оказаться в запертой комнате с тем гадом, который сказал это первым. Официант, понимаешь, или официантка тебе говорит: «Да ноль проблем, едрена корень, что ты меня просишь сделать то, за что мне, блин, платят, и это в мои обязанности, мать их, входит, и если я этого не сделаю, мне дадут сапогом под зад, а денег ни хрена не дадут. Да ноль проблем!»
Лори окинула всех долгим взглядом: Кочевника, Ариэль и Терри в первой кабинке, Майка и Берк во второй, потом криво улыбнулась и выдала знакомый вопрос:
— А вы группа, да?
Кочевник, с детства носивший имя Джон Чарльз, не держал завтрак в списке самых главных ежедневных потребностей. Но из остальных некоторые завтракать любили, особенно Майк и Терри, и они захотели тут остановиться по дороге в Уэйко. Обычно они заезжали в барбекюшницу под названием «Смиттиз» рядом с Остином, где одноглазый повар, отставной морпех, засовывал в блендер яйца и говядину с адским самодельным соусом и называл это «Техасский торнадо», но «Смиттиз» закрылся в начале лета, так что большинством голосов выбрали «Денниз». Они никогда здесь не были и Лори видели впервые, но она, конечно, поняла. Наверное, потому, что если есть тысяча триста пятьдесят два гитариста в Нэшвилле, то должны быть и тысяча четыреста шестьдесят три группы в Остине и в окрестностях, и увидеть в «Деннизе» музыкантов — событие невеликое. А может, она поняла по браслетам зеленых лиан и нотам — первые такты «О, Благодать!», — вытатуированным на запястьях у Ариэль Коллиер, или по бороденке и бритому черепу Терри Спитценхема, или по густо татуированным рукам Майка Дэвиса, по серебряному кольцу в носу Берк Бонневи и всему ее виду, предупреждающему, что лучше ее не цеплять, или по виду самого Кочевника: волосы до плеч, очки, отгораживающие от солнца и от всего мира, мрачная повадка.
Все это вместе сложить — и либо группа, либо передвижной цирк уродов. (Есть расхожее мнение, что особой разницы нет.)
— Да, — ответила Ариэль, поощрив официантку прямым взглядом и улыбкой. Кочевник знал, что она улыбнется: Ариэль, девочка простая и добрая, не может просто отвернуться от человека.
— А зовут вас как? В смысле название группы какое?
— «The Five»,
[1] — сказала Ариэль.
Почти незаметная пауза. Лори наморщила лоб, наклонила голову, будто чего-то недослышала.
— Чего пятерка?
— Пятерка тузов, — буркнул Майк в чашку.
— Тузиков, — поправила его Берк.
Но Лори не сводила глаза с Ариэль, будто знала, что здесь это единственный человек, который не пошлет ее подальше.
— Просто «Пятерка», — ответила Ариэль. — Выбрали так, чтобы легче запомнить было.
— А, поняла. Типа «Знаменитая Пятерка»?
— «Знаменитая Четверка», — заговорил Терри. Солнце блеснуло на металле оправы очков — очень уместно по-ленноновски. — Это «Битлз».
— Верно, верно, — кивнула Лори и снова оглядела собравшуюся «Пятерку» во всей ее красе, готовую седлать коней на рассвете и мчаться к неведомой славе. — Только почему это вас шесть?
Она показала кофейником на стул рядом с Берк, где полторы минуты назад сидел номер шестой.
— Он наш менеджер, — ответила Ариэль.
— Раб-водитель, — сказал Майк. — Держатель ключей и денежных мешков.
— Босс ваш, да? — спросила Лори. — Наверное, у каждого должен быть. — Она поймала взгляд посетителя, который жестом подзывал ее долить кофе. — Прошу прощения.
И двинулась прочь.
Терри вернулся к блинчикам. Берк жевала тост с маслом, запивая водой. Майк ел свою яичницу, Ариэль попивала яблочный сок, а Кочевник чуть-чуть раздвинул жалюзи, выглядывая на парковку, залитую жарким солнцем.
Там стоял Гений-Малыш, разговаривал по телефону. Джордж Эмерсон, организатор переездов, звукооператор, гаситель конфликтов, устранитель кризисов, посредник в спорах и универсальный пластырь на все прорехи. Он стоял возле фургона группы, серого, как военный корабль, «форд-эконолайна» 1995 года, трехдверного, с прицепленным сзади трейлером. Джордж, не прерывая энергичного разговора, закурил, и Кочевник смотрел, как он затягивается, разговаривая. Ростом Джордж был пяти футов шести дюймов, волосы имел курчавые, светло-каштановые (честно сказать, слегка поредевшие спереди), глаза скрыты за роговыми темными очками, одет в свою обычную светло-голубую рубашку с короткими рукавами и хлопчатобумажные штаны. И одному Богу известно, зачем Джордж носит коричневые лакированные туфли с блестящими монетами — может быть, для контраста. Он продолжал говорить, расхаживая взад-вперед и оставляя за собой дымный след. Не только Гений-Малыш, но еще и малыш-локомотив.
