— Вы считаете, что деньги зарабатывать — нет необходимости? Да? Потому что именно об этом идет речь. Вагон денег. Плюс потрясающая засветка, возможность продвижения новых песен и дисков, может быть, специальный концерт с прямой трансляцией по телевизору… — Честер хлопнул ладонью по столу. — Боже ты мой, сам не могу поверить, что мне приходится говорить это вслух! Послушайте, вы сейчас на гребне! Вы теперь кто-то, а были — никто! У вас полно пороха, и вы можете черт знает какую устроить вспышку!
— Именно что вспышку, — ответил Кочевник. — Как раз об этом я тоже подумал.
— Если в ваших словах есть какой-то высший смысл, не посвятите ли вы меня в него?
— Я задам вам один вопрос. — Кочевник посмотрел через стол прямо ему в глаза. — Можете назвать какую-нибудь из наших песен?
— «Когда ударит гроза», — сказал Эш.
— Не вы. Я хотел бы получить ответ от мистера Честера. Какое-нибудь название песни приходит на ум?
Роджер Честер смотрел и молчал. Сделал глоток из кружки.
— Строчки из наших песен? — Ответа не было. — Название дисков? — Кочевник приподнял брови. — Ну хоть что-нибудь?
В субботний вечер Ариэль в снопе желтого света пела на сцене «Виста Футура»:
Быть может, станет тесно в старой коже, как в петле,
Себя почувствуешь последним гадом на земле,
Но кое-что, ты знаешь, неизменно,
Кое-что ты сам меняешь
В суровом мире, что жесток и очень стар,
В привычном страшном мире, что жесток и стар.
Барабаны Берк набрали силу, тарелки заговорили переливами, Кочевник шагнул вперед исполнить соло на «стратокастере». Оно было легким и свободным, почти блюзовым. Звучало оно так, будто его выплеснули на залитую дождем улицу из клуба, где висела афиша: «Только одно выступление. Дин и группа „Roadmen“».
Он нервничал, но не из-за соло — с этим все в порядке, — но оттого, что дальше будет строчка, которую написал он. И еще потому, что в глубине души боялся этой песни.
* * *
— Один диск назовите, — попросил Кочевник Роджера Честера в офисе на четвертом этаже. — Вот начало названия нашего последнего диска: «Кет-ЦЕЛЬ…»
— Мне это знать не надо, — ответил человек за столом. — Этим занимается Эш.
Кочевник кивнул. Интонация Роджера Честера была очень красноречива.
— А вы вообще музыку любите? — спросил Кочевник.
Необходимости притворяться больше не было.
— Вашего типа — нет. Не особенно.
— А вообще какую-нибудь?
— Слушайте, не надо тут умничать. Этот бизнес, друг мой, начал еще мой дед. Сколотил караван певцов-кантри, и они играли в таких местах, где вы бы ссать не стали. А мой дед был зазывалой — стоял сзади в грузовике и орал в мегафон. Зазывал клиентов с полей и ферм и брал с них маленькие денежки за большое развлечение. — От его голоса звенело стекло. Кочевник подумал, что еще чуть-чуть — и снежный баран возьмет реванш.
— A-а, понял теперь! — Глаза у Роджера Честера светились, но недобрым пламенем. — Эш, посмотри-ка на эту троицу. Знаешь, что ты видишь?
Наверное, Эш решил, что вопрос риторический, потому что от ответа воздержался.
— Это арти-и-исты! — громогласно сообщил Роджер Честер. — Мне такие попадались. Они приходят изменить мир и объявить великие истины, а кончают тем, что живут в машинах и на хлеб зарабатывают, играя на перекрестках. Знаете, что я вам скажу? — Он выдержал паузу — не слишком долгую. — На ваше искусство всем положить с прибором. На ваши откровения. Так было во времена моего деда, и уж точно в наши времена так. Люди хотят развлечься. — Он разделил это слово на три отчетливых слога, будто его гости никогда его раньше не слышали. — Что музыка говорит — им плевать. Они не слушают. Они приходят в бар в пятницу вечером — повеселиться, пива выпить, с парнем или с девушкой познакомиться. А вы тут знаете кто? Звуковой фон, вот кто вы.
Берк положила сапог на стол.
Роджер Честер на нее глянул, но его уносил поток вещания истины, и он решил, что выдаст этим людям то, на что они напросились.
— Суть нашего дела — деньги, — сказал он. — А не искусство. Искусство идет на хрен. Разве что я на нем смогу наварить как следует, и тогда я скажу: принесите мне побольше искусства! Но продавать людям откровения — это работа тухлая. Если это ваше откровение, ваш месседж нельзя замаркировать, упаковать, продвинуть на рынок и продать масштабно, то его — с моей точки зрения, друг мой, — попросту нет.
Вот это второе «друг мой» чуть не столкнуло Кочевника за край. Но он сдержался. Сдержался. Положил руки на колени и крепко сжал пальцы и попытался улыбнуться, но вышла напряженная гримаса. Против развлечения он не возражал. Развлечь публику — ничего плохого в этом нет. Музыка «The Five» и была в основном развлекательная, хороший рок-н-ролл или баллады, но все-таки… слышать, что у них есть граница, черта, которую нельзя переступать, ящик, в котором надо сидеть и быть довольными и даже не пытаться вылезти наружу… Это само по себе было каким-то видом смерти. Смертью эксперимента, смертью благородных неудач от попытки достать слишком высоко. Смертью различения хорошего и плохого в собственной работе. Единственное, чего хочешь, — чтобы тебе заплатили, и домой к телевизору, потому что ничего нет важнее монеты.
— Мистер Честер, — заговорил Кочевник. — Вы же ничего не знаете о нашей музыке. А она та же самая, что была всегда. Месяц назад — вы правы, нас едва ли кто-нибудь знал. Мы работали, у нас были свои фанаты, но…
— И ничего у вас не получалось. Я видел цифры.
— Верно, — сказал Кочевник, продумывая каждое слово. — Так что же поменялось? Мы вдруг стали знамениты и всем этим людям вдруг страшно нужны. И вы хотите впихнуть нас во все гостиные и в каждый айпод — потому что двоих наших музыкантов убили? И еще один в больнице? Но ведь музыка — та же самая. Мы работаем, работаем и стараемся сделать как можно лучше, — и ничего не получаем, не выменяв на гибель наших друзей? — У него сорвался голос. — Вы ничего этого для нас раньше не делали и неправильно было бы делать сейчас. На этом мы все согласились. Группа «The Five» кончилась. Потому что если у нас будет успех, мы хотим, чтобы это был успех нашей музыки, а не гибели наших друзей.
— Джон! — Роджер Честер выложил имя, как яйцо на сковородку. Улыбнулся, перестал улыбаться, улыбнулся снова. — Речь хорошая, но бессмысленная. Допустим, вы сейчас отсюда выйдете злые, как шершни, и решите расплеваться с моим агентством. Вы решите меня уволить — за попытку заработать вам кучу денег и большой успех. Но дело в том… что в этом бизнесе заправляю я. Не я один — другие, такие же, как я, они повсюду. Понимаете, мы вроде как сторожим ворота. Да, мы ищем музыкальные таланты. Нам они нужны. Но народу с музыкальными талантами — уйма. Тогда мы среди них ищем людей симпатичных или с какой-то странностью. С позицией и личностью. Такое, на что массовая аудитория купится. Ищем бунтарей — или создаем их сами. Организуем критику и упоминания в журналах. Мы поливаем траву, а не сорняки. Так что если мы кого-то пустим внутрь и этот кто-то не даст нам того объема продаж, который мы ожидаем, то это будет — неправильно. И мы — что ж, мы подтолкнем его обратно к воротам. И какое-то время мы с ним повозимся, но если нам покажется, что это время можно использовать продуктивнее… ну, тогда мы его вытолкаем за ворота и пожелаем счастливого будущего. Так что вы можете отсюда уйти, но куда ж вы пойдете? А, я забыл про сеть! Ой, не смешите меня. Можно подумать, там водятся настоящие деньги или можно сделать настоящую карьеру — с недоделанными этими блоггерами и дешевыми прокатными дископечатающими станками.
