Он снова стал подыскивать термин.
— Не голос Божий? — спросил Кочевник резким голосом. — Его, выходит, ты слышал?
— Я слышал голос обыкновенного человека, — ответил Терри. — И не буду притворяться, будто знаю, откуда шли слова. Но он сказал слова, которые имели смысл для меня и только для меня, в этом я уверен. И дело в том… что единственное, чего я всю жизнь хотел, — это построить жизнь так, чтобы в ней была музыка. Не играть на сцене перед многотысячной толпой, не загребать деньги тоннами, не быть какой-то там суперзвездой. — Он взглядом позвал на помощь Ариэль. — И я получил что хотел… и даже больше на самом деле.
— Так чего ты хочешь сказать, что все предопределено, что ли? — с вызовом спросил Кочевник. — Все, блин, звездами записано?
— Он сказал: «Не дай сбить себя с пути». Так что я не думаю, будто все предопределено. Я думаю, выбор у меня был. Он мне лишь сказал, как попасть туда, где я хочу быть.
Кочевник затряс головой:
— Чушь собачья.
Терри усмехнулся, глядя на Ариэль, но глаза у него были грустные.
— Теперь ты понимаешь, почему я никому не говорил. Даже Джулии.
Его легкомысленная и легкая на подъем бывшая жена, с которой они прожили меньше года, а потом она упорхнула из Остина во Флориду с прежним бойфрендом. Никто не знает, что Терри в ней нашел, кроме разве того, что была хорошенькая, играла на классическом фортепьяно и делала классные пироги «креп-сен-жак», когда не сидела на голубых колесах.
— Чушь! — повторил Кочевник с напором.
— Ты, блин, все на свете знаешь? — спросил Терри уже без всякой грусти. Лицо у него раскраснелось, глаза сверкали зарождающимся гневом, и он вот прямо сейчас решил, что с этой секунды перестанет испуганно шарахаться от Джона Чарльза, потому что он, Терри, лучше знает, что именно слышал и видел. — Меня ни один человек на свете не смеет называть лжецом, — сказал он напряженным голосом и быстро заморгал. Может, он все же побаивался Джона, но дело было достаточно важное, чтобы за него сражаться. — Ты не все на свете знаешь, и даже не почти все. И я тебе скажу, что я тоже не все знаю, потому что не понимаю этого и никогда не пойму, и никого я не агитирую и не кликушествую, но тут много есть такого, чего мы не видим и не можем понять. Вроде как мир за пределами вот этого. Какое-то измерение, которое нам не постичь умом.
— Ты теперь про рай заговорил? С ангелами и арфами?
— Когда ты так говоришь, получается глупо.
— Да потому что глупо и есть, Терри. Глупость, придуманная для глупцов. — Терри промолчал, и Кочевник добавил: — Давай говори еще. Выскажи все, чтобы я все и разнес.
Но Терри смотрел на пол, крутил сцепленными пальцами и не отвечал. В коридоре звякнул двойным звонком интерком, и женский голос позвал вроде бы «доктора Падзивонга».
Наконец Терри сказал:
— Не так это просто, как ты пытаешься выставить. И не так это примитивно. Смотри, вот ты смеешься и говоришь: «фигня», потому что никогда не слышал, чтобы твое имя произносил в церкви незнакомый человек. С тобой ничего такого не случалось, что пошатнуло бы твои устои или заставило думать, что ты знаешь не все. Я человек, я не вижу сквозь тусклое стекло. Лично я верю, что есть какой-то рай и какой-то ад, но…
— Вилы и золотые нимбы, — перебил его Кочевник. — Когда умру, я хочу попасть на юг, где происходит действие. И чтобы адская шлюха устроила мне вечный… — он чуть было не сказал «минет», но в присутствии Ариэль сменил выражение, — …приватный танец.
— Ты, что ли, боишься, — спросил Терри, поднимая взгляд на Кочевника, — даже позволить себе поинтересоваться? Вот так тебя это пугает?
— Нет, меня это не пугает. — Кочевник прищурился. — Я просто не хочу тратить время на размышления ни о чем. Потому что именно ничего не остается, когда умираешь. Все, чем ты был, все, что ты думал, уходит в ничто. В пустую черноту, какая была до твоего рождения. Почему тот незнакомец в церкви тебе не помог с чем-нибудь посерьезнее таких вопросов? Почему он вроде как… стукнул и удрал, не сказав то, что хотел знать каждый в той церкви? Почему он не сказал просто: «Я говорю гласом Божиим, и я вам говорю, что существует вечность, и каждый обретет в ней счастье… что бы это слово ни значило». Почему он из всех, кто там был, выбрал только трех-четырех человек, а с остальными обошелся как с тощими пацанами на школьном дворе, слишком ботанистыми, чтобы их брать в классную команду? — Он выдержал паузу, чтобы оттенить вопрос, на который ответа не было, и спросил еще: — И почему этот твой незнакомец не ответил тебе, с какой радости каждый день погибают невинные дети и хорошие люди, такие как Майк, каждый день, каждый год? Вот это стоило бы услышать. И если ты говоришь, что это был глас Божий… так ему надо было бы орать куда как громче, чтобы я стал его слушать.
Терри еще несколько секунд смотрел на него, и лицо Кочевника отражалось в стеклах его очков. Кочевник вытянул ноги, запрокинул голову и закрыл глаза, будто указывал Терри, что тому нужно бы пересесть. Через некоторое время Терри встал и подтянул кресло поближе к Ариэль, та ему едва заметно улыбнулась и кивнула. Но она видела, что в попытке объяснить Джону Чарльзу возможность существования Неведомой Руки он потерпел поражение. Бога она себе представляла именно так — Неведомая Рука, действующая ради вящего блага людей. Ей казалось, что рука эта действует, когда может. Но бывают времена, когда не может — или по какой-то скрытой причине не действует.
Джон задал несколько хороших вопросов, думала она, глядя, как он либо делает вид, что заснул, либо старается заснуть. Есть вопросы, которые задают и верующие, и неверующие. Вера не означает, что вопросы нельзя задавать.
Ответов у нее не было. Ни у кого их нет по сю сторону, и если кто притворяется, что они у него есть, то это чтобы заработать на людском страхе и сделаться обманщиком, которого должна бы сокрушить Неведомая Рука… но не сокрушает. Точно так же, как не действует она ради того, чтобы свершить справедливость над неправедными, чтобы прекратить зло, чтобы устранить страдание, пролив чудеса на землю.
Потому что, думала Ариэль, эта работа для ведомых рук, для людских рук. Может быть, Неведомая Рука меняет что-то за пределами людского разумения, приводит колеса в движение так, чтобы люди должны были выбирать и жить с тем, что выбрали, к добру или к худу. Может быть, Неведомая Рука направляет людей, или подталкивает, или предлагает им задачи, которые надо решать, и люди просто не ощущают ее присутствия в суете будней. А может быть, мир принадлежит людям, он им дан в дар, и как они распорядятся этим доверием — на их ответственности, и Неведомая Рука, как тот голос незнакомца в церкви, может направлять, но не заставить.
У Ариэль ответов не было. Как и все прочие, она могла только гадать.
Вернулась Берк с банкой колы, купленной в автомате на первом этаже.
— Кончили молитвенное собрание? — спросила она, но никто не дал себе труда ответить.
Она села на диван, вытянула ноги на стол, где лежали месячной давности журналы. Вот чего Берк не собиралась сейчас говорить — так это того, что она, хотя далеко не религиозна, заинтересовалась часовней и сходила туда глянуть. Войдя, остановилась на пороге небольшого темного зала с двумя скамьями, кафедрой и картиной, изображающей коленопреклоненного Иисуса в саду. Может быть, она мысленно что-то сказала о Джордже. Может быть. Это было как-то очень быстро, мельком. Наудачу, просто так. Для нее Иисус всегда был чем-то вроде четырехлистного клевера. И подмазать не помешает, так что она сунула бакс в щель белой копилочки, привинченной к столу. Рядом с копилочкой лежала книга, где люди записывали имена, за кого молились.
