— А ты пробовал?
— Нет, и как раз потому, что не могу. Я кое-как знаю, что такое звук, но такого немузыкального, как я, еще поискать.
— Но ты же сам сказал: отчего не попробовать хотя бы?
Джордж не успел ответить, как Берк сказала:
— Ладно, до нас дошло. — В ее голосе звучали снисходительные нотки, от которых Кочевнику подумалось: а не надо ли было давно уже дать ей по морде и на этом покончить? — Ты ищешь что-то такое, что удержит нас вместе? И чтобы все мысли были только о турне? Типа занять душу работой или что-то в этом роде?
— Может быть. — Горло сдавило спазмом, как бывало при аллергической реакции, из-за которой он всегда держался подальше от всех молочных продуктов. — А может быть, людям полезно давать голове работу.
— Попробовать можно, брат, — согласился Майк, — но я свои пределы знаю.
— И я тоже, — кивнула Берк. — И это не заставит меня забыть. Послушай, если даже мы все сядем вокруг костра и сочиним новую «Кумбайю»,
[3] все равно будем знать, что дело кончено. Я имею в виду — всерьез. Без Джорджа и без Терри мы уже будем не те. Да, можем найти другого разъездного менеджера и устроить прослушивание для нового клавишника, но…
Она замолчала на секунду, и в этот миг нерешительности Кочевник подумал, что видит страдание, исказившее ее черты, как рябь на темном пруду, скрывающем свои тайны в темной воде. Потом рябь исчезла, оставив у Кочевника уверенность, что не он один уже начал оплакивать эту смерть.
— Но ничего не выйдет, — спокойно договорила Берк и посмотрела на Кочевника с грустью в шоколадных глазах. А по контрасту с этой печалью промелькнула на губах быстрая и злая улыбка. Кочевник подумал, что она разрывается внутри, как и он, и не знает, рыдать или ругаться. Но Берк есть Берк, и перед тем, как отвести глаза, она сказала: — Ну и хрен с ним.
Глава третья
Вот только что они были не пойми где — и вдруг оказались именно там, где должны были быть.
* * *
— Здесь, наверное, — сказал Джордж, сворачивая на парковку с Чайна-Спринг-роуд и волоча за собой трейлер. «Жестянка» миновала тоскливый ландшафт к северу от озера Уэйко, проехала аэропорт, окруженный порыжевшими полями и ржавеющими складами. Феликс Гого в электронном письме велел Джорджу искать желто-красный фургон «Дельгадо кейбл», и вот он показался, этот фургон, рядом с блестящим «лендкрузером», в котором солнце отражалось, как в пылающем зеркале.
— Осторожно, стекла, — предупредил Терри.
На потрескавшемся от жары бетоне блестели неровные осколки и валялись разбитые бутылки из-под пива. Попав под колесо, такая розочка не только грохнула бы, как придорожная иракская мина, но могла бы и сильно испортить поездку.
— Ну и ну. — Берк явно не понравилась обстановка. — Я думала, мы едем в студию.
— Будем надеяться, он знает что делает.
Джордж припарковал «Жестянку» рядом с шикарной «тойотой». Он представил себе, как красавец «лендкрузер» на автомобильном языке высокомерно говорит его фургону: «Вы вообще слышали о таком понятии, как мойка?»
Заглушив мотор, Джордж поставил рычаг в парковочное положение и вытянул ручной тормоз, потом, не вставая с места, посмотрел на строение, которое могло быть придорожным магазином, пока на него не рухнул метеор размером с товарный поезд.
Кочевник подумал, что в здание врезался самолет, промахнувшись мимо посадочной полосы. Почерневшие стены свидетельствовали о пожаре. Окна ввалились внутрь, металлическая крыша местами просела. Там и сям на уцелевших секциях серого шлакоблока виднелись сложные завитки знаков разных банд. Похоже, две банды дрались за эту территорию, и ни одной не удалось взять верх. Потом он сообразил, что здание вообще не было достроено, потому что рядом стояли два заброшенных передвижных туалета, а еще дальше, где вскипала густая чаща, валялись обломки бывшей бетономешалки. Рядом с ней — штабель старых шин, несколько битых мусорных ящиков, полных горелого дерева. Висели на кустах постирушкой отшельника какие-то тряпки, валялся непонятный мусор.
— Не может быть, чтобы здесь, — сказал Кочевник, но Джордж уже вылезал из машины. В «Жестянку» дохнуло жаром адской печи. А в перекошенных дверях уже стоял сам отшельник. Это был коренастый парень, даже мальчишка, лет девятнадцати-двадцати, латиноамериканской внешности, и одет он был в мешковатые коричневые шорты и белую футболку, промокшую от пота. Руки исчерканы татуировками, череп выбрит, оставлена только черная полоса гребнем на макушке. Кочевник подумал, что этот чоло сейчас на них полезет, и тут заметил у него на шее на шнурке фотометр.
— Привет, друг, — сказал этот тип Джорджу. — У нас уже почти все готово.
Он ткнул пальцем себе за спину, показывая на дверь, и пошел дальше к фургону кабельной компании — что-то там достать.
— Н-н-н-ну, о’кей, — сказал Майк, обращаясь в основном к себе. — Давайте делать дело.
Они вылезли из «Жестянки» — тут же хлынул пот изо всех пор. Черные тени людей легли на выжженный бетон. Терри, Майк и Берк вошли в двери вслед за Джорджем, Кочевник остановился подождать Ариэль.
— Осторожнее, — предупредил он, потому что у него под подошвами зловеще хрустнуло битое стекло. Остальные уже скрылись в относительной тьме. Ариэль взяла его за локоть — она осторожно ступала между поблескивающими осколками. Как, блин, в зоне боев, подумал он, и зачем нужно было устраивать встречу здесь, а не в нормальной студии с кондиционером, он, убей, не понимал.
— Послушай, — сказала Ариэль. — А мне твоя идея нравится. Насчет песни. Я думаю, это для всех будет хорошо.
— Ага.
Он ничего на эту тему не говорил с тех пор, как проехали Уэйко.
Она продолжала держать его за руку и не пускала дальше — хотела минуту поговорить.
— У меня в блокноте есть кое-что на эту тему. Так, наброски. Но может, для начала сойдет?
Ариэль со своим блокнотом, украшенным наклеенными стразами в дюжину цветов. Иногда ее идеи песен начинались с одного слова, или с описательной строчки, или с вопроса к себе самой. В блокнот он к ней не заглядывал, но знал, как она работает. Сам он был огневой энергией песни, раскаленной яростью и волей к битве. Она — океанской глубиной, прохладной синей тайной течений, покорностью неотвратимой воле прилива. Он демонстрировал оскал и показывал кулак, она — чуть грустную улыбку и открытую ладонь. Ей было двадцать четыре, родилась она в Манчестере, штат Массачусетс, чуть выше по берегу от Бостона. Пшеничные волосы она носила колечками, ниспадающими на лоб и на плечи, как героиня викторианских романов, обреченная влюбиться в черствого и грубого мужлана. И одевалась она в том же стиле: блузки с кружевной оторочкой, пышные рукава с кружевами, тонкая вязь кружев на вороте рубашки и на отворотах видавших виды джинсов. Не то чтобы он хорошо разбирался в викторианских романах, но еще со школьных уроков литературы их ненавидел.
