– Знаешь, у меня ведь тоже была дочка. Но она умерла, когда ей было два года. Думаю, сейчас она была бы похожа на тебя.
Уна была тронута и польщена. Иногда она даже молилась о том, чтобы сын наконец вернулся к этим добрым людям, но он, конечно, не вернулся.
Ей очень нравилось в больнице Святого Иоанна Крестителя. Сейчас там было тридцать пациентов, мужчины и женщины размещались в разных спальнях. Некоторые больные были довольно пожилыми, но не все. Здесь лечили самые разные недуги, кроме проказы – к этим страждущим никто не смел приближаться. Хлопот всегда хватало, пациентов нужно было кормить, заботиться о них, но Уне больше всего нравилось разговаривать с ними и слушать их истории. Ее всегда ждали с радостью. К Фионнуле относились немного по-другому. Она могла быть забавной, если хотела. Могла безобидно флиртовать со стариками, смешить женщин. Но усердие было не в ее характере. Вот неожиданно порадовать больных вкуснейшим пирогом с фруктами она могла, но скучная поденная работа утомляла ее, и чаще всего она просто исчезала, предоставив Уне делать все одной. Иногда, если что-то уж очень сильно раздражало ее или ей казалось, что Уна не уделяет ей достаточно внимания, Фионнула могла взорваться, бросить все дела, умчаться куда-нибудь и сидеть надувшись. В таких случаях Айлред Палмер обычно встряхивал своей длинной рыжей бородой, его добрые голубые глаза становились печальными, и он мог повернуться к Уне и сказать:
– Она, вообще-то, добрая, дитя мое, даже если вытворяет глупости. Мы все должны стараться помочь ей.
Но Уна отлично знала: как бы ни старались остальные, только ее собственные усилия обычно приводили Фионнулу в чувство.
В последние несколько месяцев даже ангельское терпение Палмера подверглось испытанию. На этот раз дело было не во вспышках раздражительности, хотя и они не прекратились. Дело было в мужчинах.
Фионнула всегда заглядывалась на мужчин, с самого детства. Она могла таращиться на них своими огромными зелеными глазищами, а они смеялись. Это было частью ее детского очарования. Но с тех пор она выросла и уже почти превратилась в молодую женщину. И все равно продолжала смотреть на них, только теперь это уже не был простодушный взгляд ребенка. Это был дерзкий, вызывающий взгляд. Она беззастенчиво разглядывала молодых людей на улице, могла уставиться на стариков в больничных палатах, пялилась на женатых мужчин у рыночных прилавков, под самым носом у их жен, которых это ничуть не забавляло. Но первым пожаловался Айлреду один купец, который попал в больницу, сломав ногу.
– Эта девушка строила мне глазки, – сказал он, – а потом подошла, села на другой конец скамьи, где я сидел, и распахнула ворот, чтобы я видел ее груди. Я слишком стар для таких игр с юными девами, – пожаловался он Палмеру. – Если бы не сломанная нога, я бы дотянулся до нее и надавал по заду!
Неделю назад поступила еще одна жалоба, и теперь уже об этом услышала жена Айлреда. Уна никогда не видела эту добрую женщину в таком гневе.
– Тебя следует высечь! – закричала она.
– Зачем? – совершенно спокойно откликнулась Фионнула. – Меня это не остановит.
Ее чуть было не отослали домой сразу, но Айлред решил дать ей еще один шанс.
– Жалоб больше быть не должно, Фионнула! – строго сказал он ей. – Ни одной. А если будут, – пообещал он, – ты отправишься домой. И больше сюда не придешь.
Это ее испугало. День или два она была очень тиха и задумчива, но уже скоро прежняя веселость вернулась к ней, и хотя она старалась не давать повода к жалобам тем мужчинам, с которыми сталкивалась, Уна видела, как в глазах подруги сверкают озорные искорки.
Рынок, куда пришли девушки, находился возле западных ворот. За последние поколения древняя крепостная стена времен Бриана Бору была расширена на запад и перестроена в камне. Кроме внушительного собора, который возвышался над соломенными крышами тесно прижатых друг к другу бревенчатых домов, здесь появилось еще семь маленьких церквей. За рекой, на северной стороне моста, вырос большой пригород. Теперь обнесенный надежной стеной Дублин, которым правили норманно-ирландские короли, стал почти таким же впечатляющим городом, как и большинство других крупных городов Европы.
Хотя рынок этот и уступал размерами портовому, где продавали рабов, он был не менее примечателен. Повсюду пестрели лотки и палатки с мясом, фруктами, овощами и прочей снедью. Здесь всегда толпилось множество самого разного народа, зачастую весьма колоритного. Торговали здесь и купцы с севера Франции, у которых была собственная церковь Святого Мартина над старой заводью Дуб-Линн. И англичане из английской колонии оживленного порта Честер, что за Ирландским морем к востоку от Дублина. Последние несколько десятилетий торговля с Честером процветала. У них была своя церковь в центре города. Скандинавские моряки тоже имели свою часовню, названную в честь святого Олафа, она стояла недалеко от порта. И еще сюда частенько наезжали гости из Испании, а то и из более дальних мест, и все они добавляли яркости и красок рыночной площади. Да и местное население теперь стало весьма смешанным: рыжеволосые здоровяки-скандинавы с ирландскими именами, смуглолицые брюнеты, почему-то называвшие себя датчанами. Здесь можно было встретить остменов и ирландцев, кельтов и чужаков, но, положа руку на сердце, все они едва ли отличались друг от друга. Потому что все они были дублинцами. И гордились этим. И таких жителей в городе теперь было от четырех до пяти тысяч.
Фионнула уже стояла возле лотка с фруктами. Уна поспешила к ней, зорко наблюдая за подругой. Флиртует ли та с продавцом или другими мужчинами рядом? Вроде бы нет. Между тем к лотку вальяжной походкой направлялся какой-то красавчик-француз. Только бы Фионнула не положила на него глаз. Однако, когда молодой человек подошел ближе, Фионнула отчего-то даже не обратила на него внимания. Уна вознесла небесам короткую благодарственную молитву. Возможно, подруга решила сегодня вести себя прилично.
Наблюдая за своей несносной подопечной, Уна никак не могла догадаться, что происходит что-то непозволительное. То, что Фионнула делала, казалось вполне естественным: она просто взяла с лотка большое яблоко, осмотрела его и положила обратно. Ничего особенного или странного в этом не было. Молодой француз разговаривал с хозяином лотка. Фионнула еще немного постояла возле фруктов, а потом отошла. Уна догнала ее.
– Мне скучно, Уна! – заявила Фионнула. – Пойдем к причалу.
– Хорошо.
– Видела, что я раздобыла? – Она посмотрела на Уну и улыбнулась озорной улыбкой. – Чудесное сочное яблочко.
Она сунула руку под рубашку и достала яблоко.
– Где ты его взяла?
– На лотке.
– Но ты за него не заплатила!
– Конечно.
– Фионнула! Немедленно верни его!
– Не могу.
– Почему?
– Потому что не хочу.
– Бога ради, Фионнула! Ты же его украла!
Фионнула широко распахнула зеленые глаза. Обычно, когда она делала так и строила рожицу, трудно было удержаться от смеха. Но сейчас Уне не было смешно. Кто-то мог заметить. Ей уже чудилось, что хозяин лотка гонится за ними или зовет Айлреда.
