– Модуль – самое то. Успеешь ответ супруге написать.
– Бывшей! Но ответ после работы.
– Надеешься, что Ольга передумает и будет просить прощения?
– Нет! Но все, закрыли тему. Зря я вам рассказал.
– Лучше было носить в себе?
– Черт его знает, что сейчас лучше, а что хуже. Пошли.
Экипаж двинулся к модулю.
Время тянулось медленно, но ничего не могло остановить его.
Офицеры пообедали под пристальным вниманием замполита.
В 16 часов к ним заглянул Павлов. Он был в хорошем настроении. Странно все же, человеку предстояло вести подчиненных на разведку, которая могла закончиться чем угодно, в том числе и гибелью, а у старшего лейтенанта хорошее, приподнятое настроение.
– Привет, властелины небес.
Истомин кивнул:
– Привет!
Павлов посмотрел на всех членов экипажа по очереди.
– Такое впечатление, парни, что здесь сегодня кого-то похоронили.
Ответил Фролов:
– Не кого, Боря, а что.
– Хорошо сказал. И что же такое можно похоронить?
– Любовь.
– Чего? – Павлов замер в ступоре.
– Любовь, сказал, пехота, – проговорил Истомин.
– Вы чего, за идиота меня держите? – спросил десантник.
Истомин повернулся к Фролову:
– Проводить нашего друга?
– Ну зачем же, – ответил Фролов, присев на кровать, – пусть знает, пусть все знают, все равно слухи расползутся. Да и решение в часть быстро придет.
– Вы о чем, мужики? – непонимающе смотрел на пилотов Павлов.
Командир экипажа бросил ему лист бумаги.
Старший лейтенант поймал:
– И что это?
– Прочитай, все поймешь.
– Это письмо?
– А ты не видишь?
– Я не читаю чужих писем.
– Оно адресовано мне, я разрешаю. Чтобы долго не объясняться.
– Ну если так.
Павлов поднял исписанный тетрадный лист. Прочитал быстро. Проговорил:
– Вот оно, значит, что?
Он положил письмо на тумбочку, присел на стул:
– Да, дела! Нет, но вот как можно верить бабам? Жили же нормальной семьей. Сына родили. А как муж на войну попал, так кое-где засвербило? И одноклассник – первая любовь, ее мать, кстати, объявился. И по хрен семейная жизнь, и то, что муж не на курорте загорает, а жизнью постоянно рискует. Все по хрен, и только ради того, чтобы мужика иметь.
Фролов попытался возразить, но Павлов не дал:
– Не надо, Вова. Любовь – морковь, все это бред. В реалии же Ольга не может быть без мужика.
– Но раньше-то могла? – сказал Истомин.
– А ты уверен, что раньше у нее не было мужиков? Прости меня, Вова, за жестокие слова, но все кипит внутри от возмущения…
Бобров указал на выход:
– Огнетушитель на щитке!
– Чего?
– Огнетушитель, говорю, на противоположном щите, в коридоре.
– Да пошел ты. А насчет мужиков, повторюсь, вы уверены, что у Ольги до этого момента не было мужиков? Я – нет. Только, скорее всего, раньше скрывать измену удавалось, а тут она вылезла наружу, и не сообщи она о своих похождениях, какой-нибудь другой доброжелатель сообщил бы Володе об этом. Вот и пришлось признаваться, приписывать сюда всякую хрень про первую любовь.
– Ты не прав, Боря, – сказал Истомин.
– Можете считать как хотите. Мне жаль, Володь, что все так произошло, но ты должен понять, на этом жизнь не кончается. А я вот теперь не женюсь. На хрена надо? Чтобы жить и смотреть, не гуляет ли возлюбленная? Или женюсь лет в сорок, перед дембелем, когда и сам нагуляюсь и избранница тоже, когда надо будет думать о настоящем семейном благе. А ребенка заделать и в сорок можно. Нормально.
– Погоди, – проговорил Истомин, – а как же колечко и предложение Осиповой?
– Никак. Я слово офицера жениться давал? Нет. И не дам. А все остальное хрень, обещания, колечко, признания. Вот если дал бы слово, тогда все, кранты, даже по пьянке и какой-нибудь старой кляче. Женился бы, потому как слово офицера – это святое.
– Это демагогия, – проговорил Бобров.
– Считай, как хочешь.
Фролов прикурил сигарету:
– Ладно, хватит. Что у нас по работе?
– А что по работе? – воскликнул Павлов. – Работа, как работа. А задачу начальство поставит.
– Но нам тоже надо обсудить, как действовать.
– Обсудим. После постановки задачи и инструктажа обсудим. Но работа несложная. Я на эту разведку выходил уже десятки раз. Тем более местность знакомая. Нет, меня просто колотит.
– Не загоняйся, – сказал Фролов, – это жизнь.
У входа кто-то кашлянул.
Истомин выглянул:
– Кого там еще принесло?
– Подполковника Елагина.
– Командир? – удивился Истомин. – Прошу прощения.
Комэск вошел в жилой блок, поприветствовал офицеров и прапорщика, кивнул Фролову:
– Выйдем, Володя!
Капитан последовал за подполковником в коридор, из него на улицу. В курилке никого не было, там и присели на скамейки.
– Ты, извини, – начал Елагин, – я зашел, когда… в общем, слышал о твоей проблеме. Случайно.
– Ну слышали, и к лучшему. Не станет сюрпризом решение суда из Союза.
– Я сожалею, Володя.
– Не надо.
– Знаешь, думаю, тебе и соответственно твоему экипажу сегодня лететь не следует. Пошлю экипаж старшего лейтенанта Короленко.
– Почему? Да мне просто необходимо заняться делом, в модуле от мыслей разных с ума сойду.
– Понимаю, но состояние…
– А что состояние? Нормальное состояние, боевое.
Комэск вздохнул:
– Да уж вижу. Успокаивать не стану, это бесполезно, да и наговорили тебе уже друзья. Значит, не менять экипаж?
– Нет. Прошу вас.
– Ты точно в порядке?
– Так точно.
– Хорошо. Но медицинский осмотр для тебя углубленный. Я попрошу Петровскую более тщательно тебя обследовать. Так что не удивляйся, если она начнет задавать вопросы, не имеющие непосредственного отношения к полету.
– Решили проверить психологическую устойчивость?
– У тебя на борту будет взвод плюс штурман и борттехник. Собой рискуй сколько хочешь, другими не сметь. Если Петровская обнаружит, что у тебя что-то не так, не взыщи, экипаж сменю!
