На изменение позиции Лондона и Вашингтона в дальнейшем повлияли два фактора. Во-первых, безусловные успехи Красной Армии. Советский Союз достаточно быстро показал, что с ним необходимо считаться. По мере того как советские солдаты двигались на запад, Рузвельт и Черчилль становились все более сговорчивыми. Во-вторых, наиболее реалистично мыслившие из западных политиков прекрасно понимали, что попытка загнать Москву в угол и держать там в черном теле сначала, может, и увенчается успехом, но в конечном счете ни к чему хорошему не приведет. Такая попытка уже была сделана в двадцатые годы. Единственными, кто получил от нее выгоду, оказались Гитлер и Муссолини. Попытка исключить столь крупную державу, как Советский Союз, из системы международных отношений будет только подрывать стабильность этой системы. Поэтому Рузвельт выдвинул теорию «четырех полицейских», которые должны были после войны обеспечивать порядок на планете. В их число входили, естественно, США и Великобритания, а также Китай и СССР. Рузвельт понимал, что, если Кремль будет в одной упряжке с западными демократиями, это значительно уменьшит риск всевозможных потрясений. Но для этого с Советским Союзом было необходимо договариваться, а не демонстрировать свою неуступчивость и упорство. Черчилль, который долгие годы рекламировал себя как «враг коммунизма номер один», таких простых вещей понимать не желал.
Следующее обсуждение послевоенного устройства Европы с участием всех трех основных союзников по антигитлеровской коалиции состоялось на Московской конференции министров иностранных дел осенью 1943 года. К этому моменту на повестке дня с особой остротой встал польский вопрос. Когда в сентябре 1939 года немецкие войска захватили Польшу, польское руководство покинуло свою страну и отправилось в Лондон, где функционировало в качестве правительства в изгнании, признаваемое и англичанами, и американцами. По понятным причинам отношения этого правительства с СССР теплотой не отличались.
После нападения Германии на Советский Союз поляки-эмигранты под давлением англичан вынуждены были все-таки установить какие-никакие отношения с Москвой. Настал период худого мира, который, конечно, был лучше доброй ссоры. Но вопрос о восточной границе Польши оставался открытым – эмигранты не хотели идти ни на какие уступки, что вызывало понятное раздражение в Кремле. В 1943 году худой мир рухнул: в Катыни были найдены массовые захоронения польских военных, и германская пропаганда немедленно заявила, что все это – дело рук большевиков. Сидевшие в Лондоне поляки немедленно присоединились к этим обвинениям. В Москве это вызвало понятное раздражение. «Несмотря на Ваше сообщение о готовности польского правительства лояльно работать с Советским Правительством, я сомневаюсь, чтобы оно могло сдержать свое слово. В окружении польского правительства имеется такая масса прогитлеровских элементов, а Сикорский до того беспомощен перед ними и запуган ими, что нет никакой уверенности, что Сикорский сумеет сохранить лояльность в отношениях с Советским Союзом, если даже предположить, что он действительно хочет быть лояльным», – писал Сталин Черчиллю в мае 1943 года. Отношения СССР с польским правительством в изгнании были разорваны.
На Московской конференции советские дипломаты вновь поставили вопрос о послевоенных границах СССР. Англичане и американцы постарались избежать каких-либо заявлений по существу, и стороны в итоге подписали лишь ряд общих деклараций о послевоенном устройстве Европы. Однако на сей раз советская сторона не намерена была оставлять проблему повисшей в воздухе. Красная Армия гнала немцев на запад, и роль СССР в коалиции возрастала. Говорить с Кремлем с позиции более сильного было уже невозможно.
Вопросы послевоенного переустройства Европы и мира вновь встали со всей остротой на Тегеранской конференции. В конце 1943 года ни у кого уже не возникало сомнений в том, что Гитлер обречен. От Германии требовалась безоговорочная капитуляция. Но что делать дальше с побежденной страной? Американцы предлагали раздробить ее на несколько государств, чтобы раз и навсегда покончить с «германской проблемой». Советская сторона отнеслась к этому предложению осторожно.
Одним из главных вопросов для Сталина был вопрос западной границы СССР. Под давлением советского лидера Рузвельт и Черчилль вынуждены были в общем и целом согласиться с его предложениями: восточная граница Польши пройдет по так называемой «линии Керзона» (в общем и целом соответствует западной границе СССР образца 1941 года), а взамен Польша получит территории на западе за счет Германии. Кроме того, Сталин обозначил претензии Советского Союза на часть германской Восточной Пруссии с городом Кенигсберг.
Несмотря на то что западные лидеры в частном порядке признали советские претензии справедливыми, вопрос был далеко еще не решен. На протяжении всего 1944 года он не сходил с повестки дня. В частности, в феврале 1944 года Сталин писал Черчиллю:
«Мне представляется, что первым вопросом, по которому уже теперь должна быть внесена полная ясность, является вопрос о советско-польской границе. Вы, конечно, правильно заметили, что Польша в этом вопросе должна быть руководима союзниками. Что касается Советского Правительства, то оно уже открыто и ясно высказалось по вопросу о границе. Мы заявили, что не считаем границу 1939 года неизменной, и согласились на линию Керзона, пойдя тем самым на весьма большие уступки полякам. А между тем Польское Правительство уклонилось от ответа на наше предложение о линии Керзона и продолжает в своих официальных выступлениях высказываться за то, что граница, навязанная нам по Рижскому договору, является неизменной. Из Вашего письма можно сделать заключение, что Польское Правительство готово признать линию Керзона, но, как известно, поляки нигде об этом не заявили.
Я считаю, что Польское Правительство должно заявить официально в своей декларации, что линия границы, установленная Рижским договором, подлежит изменению и что линия Керзона является линией новой границы между СССР и Польшей. Оно должно об этом заявить так же официально, как это сделало Советское Правительство, которое заявило, что линия границы 1939 года подлежит изменению и что советско-польской границей должна быть линия Керзона.
Что касается Вашего заявления полякам о том, что Польша могла бы значительно раздвинуть свои границы на западе и на севере, то, как Вы знаете, мы с этим согласны с одной поправкой. Об этой поправке я говорил Вам и Президенту в Тегеране. Мы претендуем на то, чтобы северо-восточная часть Восточной Пруссии, включая порт Кенигсберг, как незамерзающий порт, отошла Советскому Союзу. Это единственный кусочек германской территории, на который мы претендуем. Без удовлетворения этой минимальной претензии Советского Союза уступка Советского Союза, выразившаяся в признании линии Керзона, теряет всякий смысл, как об этом я уже Вам говорил в Тегеране».
Однако в Москве волновались не только по поводу границы. Отношения с польским эмигрантским правительством тоже внушали опасения. Советское руководство опасалось возврата к ситуации тридцатых годов, когда на западной границе страны находился «санитарный кордон» – цепочка государств, правящие круги которых были настроены враждебно по отношению к СССР. Образно говоря, просторной квартиры было недостаточно – нужны были еще и нормальные соседи. Поэтому Сталин оказывал давление на британцев, требуя, чтобы те добились изменений в составе польского правительства в изгнании, сделав его более удобным партнером. «Вам, я думаю, понятно, что с нынешним Польским Правительством мы не можем восстановить отношений. И в самом деле. Какой может быть смысл в восстановлении отношений с правительством, когда нет никакой уверенности, что завтра мы опять не будем вынуждены прервать эти отношения из-за какой-либо очередной фашистской провокации с его стороны, вроде «Катынской истории». На протяжении всего последнего периода Польское Правительство, где тон задает Соснковский, не прекращает враждебных выступлений против Советского Союза. Крайне враждебные Советскому Союзу выступления польских послов в Мексике, Канаде, ген. Андерса на Ближнем Востоке, переходящая всякие границы враждебность к СССР польских нелегальных печатных изданий на оккупированной немцами территории, уничтожение по директивам Польского Правительства борющихся против гитлеровских оккупантов польских партизан и многие другие профашистские акты Польского Правительства – известны. При таком положении без коренного улучшения состава Польского Правительства нельзя ждать ничего хорошего. Исключение же из его состава профашистских империалистических элементов и включение в него людей демократического образа мысли, можно надеяться, создало бы надлежащие условия для установления хороших советско-польских отношений, решения вопроса о советско-польской границе и вообще для возрождения Польши как сильного, свободного и независимого государства. В таком улучшении состава Польского Правительства заинтересованы прежде всего сами поляки, заинтересованы самые широкие слои польского народа. Напомню, кстати, что в мае прошлого года Вы мне писали, что состав Польского Правительства можно улучшить и что Вы будете действовать в этом направлении. Тогда Вы не считали, что это будет вмешательством во внутренний суверенитет Польши», – писал Сталин Черчиллю.
