– Ну, ты чего надулся-то? Давай мясо-то, пережаришь!
– У тебя пережаришь, пожалуй… – Любеня протянул ей дымящийся кусок на пруте. – Последний, больше нет, – предупредил он на всякий случай.
– Медведя нужно разделать, – не слишком внятно посоветовала девушка, набивая рот с прежней скоростью. – Окорока закоптим, надолго хватит.
– Думаешь, надолго? – невинно спросил Любеня. Значительно глянул на кости и крошки вокруг нее.
Заринка проследила за его взглядом и прыснула смехом.
– Ну и что же мне с тобой делать? – вздохнул он.
– Что делать, что делать… Вместе пойдем! Вдвоем будем твою Алексу искать!
– Еще чего!.. Вот дойдем до южных косин, там я тебя и пристрою, – решил он.
– Куда это?
– Замуж выдам! Найду какого-нибудь плешака поплоше и сговорюсь – пусть берет.
– А почему – поплоше? – подозрительно покосилась Зара.
Любеня картинно, напоказ опечалился. Даже руками развел:
– А кто тебя еще возьмет, такую прожорливую? Ешь-то вон сколько, не прокормить… Разве что перестарок какой захудалый польстится…
Заринка фыркнула, как разозленная лесная кошка. Подавилась и звонко закашлялась, прикрывая рот маленькой ладошкой. Погрозила ему кулаком, глянула на свою руку и со вкусом облизала жирные пальцы. Нет, точно, наголодалась девка…
– А за мной – веришь, нет? – двое мужиков каких-то по лесу гонялись, – рассказала Заринка уже потом, когда они укладывались спать, расстелив на подстилках из мелких веток и прошлогодней сухой травы свои войлочные скатки.
Любеня сразу вспомнил звероватых мужиков непонятного роду-племени с дубинами и рогатинами. То-то они сразу ему не понравились!
– Точно двое? Один такой – повыше…
– Ага! А второй, даже представить трудно, – пониже! – тут же съехидничала эта клюква.
– Да погоди, я серьезно… Лохматые такие мужики, волоса темного с проседями, бороды давно не стрижены, и одежа в пятнах. Эти, да?
Заринка деловито повозилась на своей лежанке.
– Кто их знает, может, и в пятнах, – сказала она. – Может, с проседью, я им бороды стричь не нацеливалась… Да и не рассмотрела толком, как они издали кинулись ко мне – я от них. Чесанула так, что ветер в ушах запел. Испугалась очень! – призналась девушка. – Бегу-бегу, остановлюсь, послушаю – нет, не отстают, издалека слышно, как сквозь лес ломятся. Ну что делать? Я тогда еще круг дала и присела на взгорье с луком и стрелами. Как только они показались, начала стрелы кидать – три подряд. Одного сразу сбила – в грудь попала. Второго вроде оцарапала только, убежал он.
– И правильно! – горячо одобрил Любеня. – Поймали бы они тебя, трудно представить, что бы сделали…
– Представить-то можно… Только представлять не хочется.
Со своей лежанки Любеня не видел ее лица, но сказала невесело, совсем по-взрослому. Жалость остро, волнующе кольнула в сердце. Он подумал – трудно ей будет с ним идти. Где-то ее надо оставить. Но где?
– Слушай, Любеня, а тебе с Алексой хорошо было? – вдруг спросила она. – Ну, ты догадываешься, о чем я?
От неожиданности он поперхнулся. Проворчал:
– Нет, не догадываюсь.
– Ну, об этом… Чем парень с девушкой на двоих занимаются…
– Сказы сказывают? – поддразнил он.
– Ага! И присказками подстегивают!
Любеня помолчал.
– Тебе-то зачем это знать?
– Ладно, незачем. Не хочешь сказать – не говори, – легко согласилась она. – Было б хорошо, не удержался бы небось, похвастал… – добавила словно сама себе.
– Много ты понимаешь.
– Понимаю! Ты вот небось думаешь, что я маленькая, а я – взрослая уже… Выросла… А знаешь, я даже тогда за стрелами испугалась сходить, – тут же перевела она разговор. – Не того испугалась, что второй где-то, просто… Как представила, что мертвяк там лежит, убитый моей стрелой, и – не пошла… Потом ругала себя за трусость бабскую. Вот ты – воин, ты – знаешь. Настоящий-то воин небось не оставил бы стрелы с коваными железными наконечниками торчать неизвестно где… Ты слушаешь меня, не спишь?
– Слушаю, – ответил он, помолчав, глядя, как высоко в небе переливаются яркие южные звезды. – Взрослая… Правильно, что не пошла. Пусть их Лихо Одноглазое заберет, эти стрелы… Правильно! – повторил он.
– А ты помнишь, когда в первый раз убил врага? Или у вас, воинов, не принято поминать об этом?
Он не ответил.
– Нет, если не принято, ты не говори, не надо! Просто наши мужики, поличи, любят вспоминать под хмелем, мол, как мы их, а потом они нас, а потом обратно мы их… А как у воинов моря принято – я не знаю.
Любеня слегка улыбнулся, вспомнив обычную застольную болтовню родичей. Да и воины фиордов не меньше работают языком за хмельным столом. Но он не торопился с ответом. Думал, как бы ей объяснить…
Еще бы ему не помнить того молодого белобрысого франка, что наседал на него, неуклюже размахивая тяжелой, не по руке, секирой. Его водянистые, широко распахнутые глаза, нить слюны изо рта… И удар своего меча, с неожиданной легкостью рассекшего кожу куртки и плоть под ней. Давно это было.
– Понимаешь, сестренка… Как бы это сказать… – попытался Любеня. – Вот боги дают человеку жизнь в Яви. Не навсегда, на время. Потом человек проживает жизнь, и они забирают ее назад. Дух человека уходит в Ирий – это у нас, или, допустим, в Асгард, как у племен фиордов, не важно куда. Это правильно, так всегда было, так жизнь устроена. А когда человек забирает у человека жизнь, дар богов, – как-то не правильно… Воин, не воин – какая разница? Не он дал, не ему забирать бы… Ты понимаешь меня?
– Наверное. Может быть, понимаю, – она задумалась и приподнялась на лежанке. – Только люди все время убивают друг дружку… Обратно сказать, вот приходит враг, чтоб тебя убить. Не ты его звал, он сам пришел. Не он давал тебе жизнь, боги дали. А он пришел, чтобы отобрать твой дар. И что делать, когда он сам не оставил выбора – или ты его, или он тебя. Как оставить его в живых после этого?
– Нельзя! – коротко подтвердил он. Помолчал и добавил: – Видишь, ты сама себе и ответила… А я вот разбираюсь все, разбираюсь и до сих пор не могу ответить… Дело – не дело, можно – нельзя… Чувствую, где-то здесь есть неправильность, а где – понять не могу… Волхвов бы спросить…
– Мать бы спросил. Сельга Видящая все знает, все объяснить может.
– Хотел, – признался Любеня. – Только засмущался как-то…
Они опять замолчали.
– Любеня…
– Что еще?
– Не прогоняй меня, ладно? Возьми с собой? – прозвучало жалобно, совсем по-детски.
– Не прогоню, – неохотно пообещал он. – Куда ж тебя теперь денешь?
