Флотоводец в грязной портовой луже, говорите? Ну, это мы еще посмотрим, уважаемые патрикии! Вам хорошо быть надменными, как голуби, гадящие на купола Святой Софии Константинопольской. Хорошо идти по жизни, если ты родился в семье, где родословные списки тянутся еще из римских времен, а земли, рабов и золото считают специально нанятые писцы. Вот вы попробуйте пробиться к вершинам власти из портовой блевотины!
О том, какую роль сыграл в его жизни случай, Евдаксион начал быстро и искренне забывать. Теперь, почти не кривя душой, Григорс считал, что обязан своему возвышению собственным неоспоримым достоинствам.
Глава 6. Столица империи, центр мира
Знание военного дела питает смелость в бою: ведь никто не боится действовать, если он уверен, что хорошо знает свое дело. В самом деле, во время военных действий малочисленный, но обученный отряд всегда гораздо скорее добьется победы, тогда как сырая и необученная масса всегда обречена на гибель.
Флавий Вегеций Ренат.
Краткое изложение военного дела. IV–V вв.
1
Любеня, окончательно протрезвев от известия, рвался отправиться в Тому прямо этим же вечером. Недалеко же! Пройдя половину мира, было странно тянуть, когда до цели осталось полдня пути. Но Зара, решительно вздернув нос, заявила, что одного его не отпустит. Мало ли что. Или воин возьмется отрицать, что ее лук пригодился при схватке с россами?
Он улыбнулся ее горячности и насупленному лицу. Пришлось брать с собой, куда ее денешь.
Тот же довод – мало ли что – пришел в голову Косильщику. Мол, ты, Сьевнар, еще не знаешь, как горячо любят нас в здешних краях после набега двухлетней давности. В точности как медведь любит рогатину, засаженную ему в брюхо. Вдруг кому-нибудь придет в голову, что одинокий воин на пустынной дороге – долгожданный случай отомстить за былые обиды. Так что я, пожалуй, отправлюсь с тобой, разомну дорогой старые кости. Да и силача Ингвара стоит прихватить с собой – в компании двух мечей тяжелая секира тоже не будет лишней.
Любеня с ухмылкой заметил, что брат Косильщик, конунг, уже начал думать, как знатный ярл, который и до ветра выходит в сопровождении дружины. Брат, нимало не смутившись, ответил, что он хотя бы думает. А вот на каком языке некий скальд, прыткий как молодая блоха, собирается говорить с торговцем рабами Фокой Скилицем? По-свеонски или по-славянски? Здесь, ходят слухи, народ предпочитает греческий или латынь, другие языки как-то не в чести.
Полич хотел было возразить, что человек, торгующий с северными народами, наверняка объясняется с ними не только мычанием и дерганьем головы. Но не стал, лишь рукой махнул. В самом деле, раз Зара с ним, почему бы и братьям не отправиться? Где второй, там и третий, а где третий – четвертого-пятого уже не считают…
В результате в путь двинулись на следующий день. Зато вчетвером.
Дорога до Томы, как и обещал Григорс, много времени не заняла. Базилевс, благоволя к своей новой гвардии, распорядился дать им лошадей из своей личной конюшни. Даже прислал бумагу с собственной печатью, обязывающую всех подданных империи оказывать содействие северным воинам в их поисках.
Письмо базилевса неожиданно возмутило Ингвара Широкие Объятия. Уже тронувшись в путь, силач все еще ворчал, что прошел за свою жизнь уж никак не меньше половины Мидгарда, но пусть упадет на него молот Тора, Защитника богов-ассов, если ему для этого потребовалась хоть одна бумага! Да и на что вообще годится бумага – как щитом ею от стрел не закроешься и в холод в нее не закутаешься. Мол, Гуннару как конунгу дружины острова надо было прямо сказать безносому базилевсу, что секиры Глитнир с мечами Самосеком и Пожирателем Голов вполне достаточно, чтоб пройти куда хочется и получить ответ на любой вопрос. Или правитель Ромеи настолько не уверен в их силах, что намекает на это таким хитрым способом, как письмо?
Гуннар, посмеиваясь, взялся ему втолковывать, что личное послание базилевса не оскорбление, а, наоборот, великая честь по здешним меркам. Так что пусть Ингвар Старая Туша не скрипит как дерево на ветру, а возблагодарит богов и радуется почету.
Ингвар язвительно отвечал: пусть Гуннар Тощая Кляча сам гордится вниманием кесаря, проворонившего собственный нос. Если человеку больше нечем гордиться, то и улыбка жабы сойдет за луч солнца…
Такие едкие перепалки были в обычае не только среди братьев острова, но во всех северных дружинах. Обижаться нельзя, обиделся, считай, пропустил удар. Словесные удары парируются не менее острым словом, никак иначе.
Впрочем, надо признать, подобные шуточки часто приводят и к не шуточным поединкам на равном оружии, тем временем рассказал девушке Любеня. Это только на первый взгляд кажется, что обычаи воинов моря отличаются от других народов, а разобраться – все как у всех. Каждый в первую очередь старается выделиться умом, когда его не хватает – в ход идут злость и сила.
Он еще подумал и вывел: сила вообще часто рождается из бессилия и отчаяния, словно боги, играя, перекидывают монету человеческой жизни на другую сторону.
Зара согласно кивнула, одновременно прислушиваясь к речи островных братьев. Шевелила губами, повторяя за ними новые, трудные слова, иногда уточняла у Любени их значение. Девушка уже начинала понимать разговоры воинов.
Зачем? Он не спрашивал, сама объяснила однажды: понимаешь, Любеня, узнавая их, я и тебя лучше узнаю, ту часть твоей жизни, что осталась скрытой от родичей.
Вот и думай…
Словом, до Томы добрались быстро и без происшествий.
При их появлении в городе не слишком оживленные улицы окончательно опустели. Но Гуннар успел поймать за полу одного из жителей, нацелившегося шмыгнуть от страшных варваров с ледяными глазами в проход между заборами из тесаного известняка.
Тот, путаясь и потея, объяснил уважаемым господам – пусть Господь отмерит им по сто лет жизни в богатстве и почестях! – как найти дом Фоки Скилица, торговца невольниками. «Это несложно, уважаемые воины, видит Бог, не сложнее, чем найти в горах камень!» – уверял он.
Правда, на предложение проводить грек разом скособочился, задергался и принялся подробно рассказывать, что только с виду выглядит здоровым и крепким. Ужас всей его жизни, беда от рождения – увы, доблестные воины, не всем в этом мире дается счастье! – в том, что ноги и спина его изъедены непонятной и неизлечимой болезнью. В точности как старое дерево, что с виду выглядит крепким, но изнутри ствола до корней поражено гнилью. Там, где обычные люди делают десять-двадцать шагов, ему удается один, да и то с нечеловеческими усилиями. В доказательство больной даже изобразил что-то вроде разнузданных подпрыгиваний воробья, наклевавшегося из чана с брагой. «Вот так я хожу, уважаемые, увы…»
Воины засмеялись. Отпустили грека, отправились искать сами. Дорогой все еще усмехались находчивому хитроумию местных ромеев. Беда всей жизни, ужас от рождения не помешали больному припустить от них с такой скоростью, как мчится пугливая дева, когда ей подмигнет из-за камней горный тролль.
