Изюм из Дамаска, каштаны из Ломбардии, инжир с Мальты, морские угри из Ла-Рошели, лук-шалот из Этампа… Климент собрал у себя за столом все самое лучшее со всего света.
Собор Климента, осмотренный загодя днем, тоже не оставлял возможности придраться к чему бы то ни было. Я то выделял из сложной конструкции определенные детали, которые были так же безупречны, то покорялся грандиозной силе архитектурного целого. Странно и дико было осознавать, что то, что ты мечтал соорудить, построил кто-то другой. Весь религиозный пыл, вся духовная экзальтация, что старался я выразить, уже ожили в другом месте. Изумительно!
Рыжеволосый гений, другой, непохожий, исключительный, снисходительно подмигнул:
– Ты подготовил замечания, Ансельм из Грабена?
Мне с трудом удалось подавить злобу.
– Я бы хотел, чтобы Господь поскорее прибрал тебя в свое царство, дружище.
– Да ты завистник! – Лис смеется еще громче. – Слишком поздно, брат.
Я хватаюсь за шнуровку его воротника, изображая игровую свирепость:
– Почему же, брат?
– Потому что, – он переходит на заговорщицкий тон, после чего скандирует, – потому что я свое уже достроил! Попробуй догони!
И Климент убегает в темный переулок. Я настигаю его через улицу, все-таки он слишком пьян, чтобы бежать быстро, а меня подстегивает внезапная фантомная боль – именно так я бежал когда-то вдоль домов ночью, когда познакомился с Люкс.
– Запомни, умник: тебя учил твой папаша-зодчий, ты ногти шлифовал на стройках раньше, чем научился говорить. Немудрено, что нагромоздил такой феномен. Я же, в отличие от тебя, столько плыл против течения, что удивительно, как только смог вообще подняться выше первого яруса.
– Остынь, Ансельм. Если бы не кис в своем монастыре столько лет, то тоже бы…
– Второе запомни: я не «кис» в монастыре! – кинув Клименту его щегольскую шляпу с дурацким птичьим пером, я отошел. – Ты построил совершеннейший собор, клянусь. Мне такой и во сне не снился. Поздравляю!
Мы вернулись в дом вдвоем, но, выждав, пока все улягутся, я покинул чужие покои.
Проклятье, даже согласился с ним трапезничать! Как много чести! Он знал все про меня, любую слабость, каждую гадливую деталь, и шутил над ними, кликал меня братом. Он – вслух, при всех! – сочувствовал моему угасающему зрению! Опасался, что незрячий Ансельм вряд ли успеет завершить храмову работу как следует, что я ни на что уже не годен. Советовал заказать у итальянских стеклодувов чудотворные приборы или же прикладывать к глазам кусочки кварца при чтении и письме. Так он распылялся сожалениями, рыжий сучий выродок!
Выпил ковш воды, потом еще один, потом третий. Предсказуемость процесса вызывала одну брезгливость. Найдя угол, грязь да помои, из глубин взывая, свернувшись, упав, я засунул руку поглубже в глотку и моментально исторг из себя весь хваленый ужин. Рвотная масса противной кашей забурлила по сырой улице. Сердце глухо стучало внутри колокольни.
Я проклят с моим Городом, с моими стройками, на мои заработанные деньги, с моей законной госпожой, под ласковым солнышком, на холеных лошадках, да в новых высоких сапогах, на пирах с учеными мужами, на евхаристиях у Карло, на крутых берегах реки – непроходимо проклят.
А я, а мне, а против них, Боже, ну ты же видишь – я ненавижу себя!
Ощущение помехи, тяжести, суровой каменной стены исчезло полностью. Я освобождался от всего дурного шаг за шагом, становился легче и утонченнее. Возложив весь земной груз на сильные подпружные плечи, стена стала одним большим окном. Отовсюду внутри помещения лился яркий свет, удивительный, великолепный, безжалостно слепящий. Взлетали ввысь колонны, связанные тугими пучками. Их украшали листья ясеня, дуба, вьющегося плюща. Скульптура заслуживала отдельной похвалы: силуэты застывали в напряженном движении, в их беспокойных складках драпировок передавались все переживания и духовные порывы, изваяния и статуи были столь убедительны, что на одном только уровне зрительного восприятия обладали огромной эмоциональной силой.
Теперь я приучился целовать Люкс где придется, лишь бы не прилюдно (хотя скоро мог бы дойти и до такого) – за наспех сшитыми шторами ее комнатушки, в пока что полой северной башне или в собственной мастерской.
Сегодня я делился с ней теорией устройства аркбутановых ярусов. Верхний ярус поддерживал крышу, сделанную из прочных лесоматериалов, а второй противодействовал давящему на крышу ветру. Никогда не забывать про ветер!.. Стараясь сделать слова живыми и ценными по содержанию (ведомо ли ей, что даже ученикам я не вываливаю эти бесценные знания сразу, а берегу лишь для самых одаренных?), намеренно не замечал, как подружка то ковыряла занозу в пятке, то елозила снятой туфлей под лавкой. Наконец, терпение иссякло.
– Люкс… – она вывела меня из себя, – Люкс, твою мать! Ты слушала рассказ? Если тебе настолько противно быть моим собеседником, то хотя бы не забывай о манерах и не…
Цыганка отложила свои игрушки и ощерилась:
– Скукотища!!!
Такая ярость вскипела внутри, что, казалось, горячий поток ее вот-вот хлынет лавой моей ругани.
– Совсем не видишь берегов? Без меня ты – ничто! Я вывел тебя из самой преисподней, дал все, что было во мне самого дорогого! Я всего себя отдавал тебе! Хоть когда-то это ценила? Или делала вид? Все планы, надежды и страхи поверял тебе, и вот благодарность? На колени! – скомандовал я.
– И не подумаю! – отрезала Люкс, пятясь назад. – Еще чуток, и сам будешь предо мной кланяться!
Я оцепенел.
– Одному только Господу буду кланяться…
– Ах, он вспомнил писание, глядите на него! – непристойно хохоча, заверещала девица. – Наш неудачливый клирик вернулся в свое монастырское помешательство? Нигде нет пристанища Ансельму? Никто его не принимает! А я рада, знаешь. Когда грохнулся твой свод, готова была кувыркаться от радости! Снюхался с бледной поганкой Агнессой, вот и получил. Так тебе и надо! Любой твой промах, любую неудачу я боготворила! За что же мне тебя благодарить, сеньор? У сводницы Бланш все кости перемыли такому гуляке, который готов лечь с прачкой и покупать подношения, а я?! Почему не я? Почему кто угодно мог быть с тобой, кроме меня?..
– Что вообще несешь?!? Твоя кандидатура будет рассмотрена самой последней в мире, Люкс! Как смела ты нас обсуждать с посторонними? О, нет, хватит, замолчи, ради Бога! – крикнул я, но уже не мог остановить ее.
Тогда я размахнулся и ударил Люкс. На мгновение она замерла. Потом резко дернулась в мою сторону, прижавшись маленьким юрким телом, и прошипела, глядя полными гнева черными глазками:
– Наконец-то откинулся слепой Хорхе, этот старый придурок!!
И в этот раз я смог ответить.
