– Ни на секунду, поняла?
– Гранд Маман сказала мне то же самое.
– Ну, тогда я уверена, что ты не ослушаешься.
– Может, хватит обо мне? Расскажи-ка лучше, куда ты сегодня получила от председателя приглашение.
– На сегодня у меня намечен выход в Гранд-опера!
– Я предпочитаю слушать птиц на рассвете.
– Я тоже. Но председатель был неумолим.
– И что выбрал наш Тюльпанчик – балет или оперу?
– Не интересовалась.
– Это почему?
– Потому что и опера, и балет, во-первых, всегда на одну и ту же банальную тему – любовь, а во-вторых, мне то и другое одинаково до лампочки.
– Только не скажи об этом голландцу.
– Я похожа на дуру?
– Нисколько. Но я сомневаюсь, что посещение Гранд-опера как-то поможет дальнейшему продвижению моей Безымянной Красавицы на Всемирную выставку цветов.
– Бэби, наберись терпения. Председатель сказал, что начал обработку членов отборочной комиссии. Но ты же знаешь, какие они упрямые, эти французишки! Так что потребуется время и новые весомые аргументы.
– Будем надеяться.
– Но, Гло, я все-таки на твоем месте не затягивала бы с поиском имени. Роза, имеющая только номер, похожа на заключенного в фашистском концлагере.
– Сильно сказано.
– И это наверняка тоже раздражает отборочную комиссию.
– Ма, ты, как всегда, права. Срочно нужно имя, и такое, чтобы очаровать не только всю комиссию, но и потенциальных потребителей! Я хочу, чтобы мой цветок заполонил весь мир, чтобы в каждом саду красовался мой шедевр!
– Эх, Гло, я в молодости тоже была максималисткой. А в итоге… Наверное, «Анфан Террибль» – самый невостребованный сорт…
– Думаю, его время еще придет.
– Нет, бэби, – пусть лучше успех будет у твоей Безымянной Красавицы. Я не заслужила ни славы, ни почестей.
– Ма, я тебя обожаю.
– Взаимно, бэби.
4. Эротический эксцесс
Дальнейшие утренние часы прошли для Глории Дюбуа в привычном графике.
Аспирантка перестала терзаться ненужными гипотезами о своей любовной перспективе.
Аспирантка смирилась с мыслью, что все будет решаться наяву, так сказать, в реальном времени: улыбнется счастье взаимных отношений или судьба-насмешница ограничится безответным чувством.
Глория зло взглянула на вазы у зеркала.
Обе розы, и левая, и правая, выдали результат, аналогичный позавчерашнему.
Но даже с подпорченным настроением упорная аспирантка готовилась весь трудовой день посвятить сидению в библиотеке, при любом развитии событии – придет незнакомец или не придет.
По крайней мере, розы тоже не знали, чем закончится визит в малый читальный зал.
Глория, сбросив ночную рубашку, подошла к трельяжу полностью обнаженная.
Разглядывание недостатков тоже входило в утренние процедуры, как и размышление над тем, что все-таки законы генетики – это фундаментальная вещь.
Фигура подкачала по всем параметрам: там, где не надо, толстовато, а там, где надо, щупло и худообразно.
На животе какая-то дурацкая складка.
И еще этот чересчур выделяющийся черный треугольник на лобке, черный и курчавый.
Аспирантка понимала, что это вина доминирующих генов.
Чернота и курчавость всегда побеждают.
Спасибо, что еще удержались рецессивные глаза.
А вот нос чуть с горбинкой да излишне узкие губы – это порождение каких-то локальных мутаций по отцовской линии.
Наверное, там были сплошь алкоголики.
Но тут новое украшение – подарок Гранд Маман – отвлек аспирантку от визуального мазохизма.
Фамильный талисман, магический оберег качнулся на золотой цепочке в ложбинке промеж слегка удлиненных, но достаточно упругих грудей, еще не познавших ни страсти бешеных поцелуев, ни голодного рта орущего младенца.
Глория на мгновение представила, как сольется в любовном экстазе с избранником, но почему-то вместо библиотечного русоволосого незнакомца из подсознания вынырнул неизвестный мужчина, явно недостойный женщины из рода Дюбуа.
И замелькали воображаемые фривольно-похабные сцены.
Голубоглазой аспиранткой в голубом платье и таких же голубых трусиках и голубом лифчике пытался овладеть потный сладострастник.
Глория напрягла память – и вдруг узнала непрошеного сексуального партнера.
Задирал подол новенького платья не кто иной, как толстый плешивый охранник Национального парка роз. Облизывая мерзкие губы и пуская мерзкие слюни, Браун стягивал с обомлевшей аспирантки трусики, стягивал, плотоядно урча.
Глория никак не могла избавиться от дурацкого порнографического видения.
Глория мысленно колошматила по фуражке кулаками, но это лишь распаляло насильника.
Глория стонала, визжала, рыдала.
А Браун, превратив шелковые трусики в жалкие ошметки, опрокинул истошно кричащую аспирантку прямо на покровные розы.
И Глория как наяву ощутила момент принудительного соития.
Острые многочисленные шипы впились аспирантке в ляжки, а одна особенно колючая ветка нацелилась на девственную плеву.
Браун тоже возжелал аспирантской невинности.
Сбросил фуражку. Снял куртку.
Распахнул рубаху.
Но потом вошедший в раж охранник расстегнул не ширинку форменных брюк, а кобуру.
Глория не успела оценить всю опасность возникшей ситуации, как сюрреалистическое видение наконец-то закончилось.
– Кажется, Браун вынул что-то большое и черное, – сказала аспирантка своему отражению. – Точно, большое и черное.
А потом задала сама себе актуальный вопрос:
– Почему все-таки для сексуального удовлетворения явился не Большой Сэм с баскетбольным мячом и не джазист с саксофоном, а именно Браун?
Перед тем как отправиться в душ, Глория набрала домашний номер Тины Маквелл и рассказала полусонной и невыспавшейся подруге о видении, не опуская ни малейшей интимной подробности.
Сексуальную несдержанность своего возможного жениха Тина Маквелл списала на то, что подруга срочно нуждается в регулярной половой жизни, но не упомянула про это даже намеком.
Зевающая Ти категорически заверила огорченную Гло, что, как правило, вещие видения приходят исключительно экзальтированным дурочкам и наивным идиоткам.
Не являясь, по собственной здравой оценке, ни первой, ни тем более второй, успокоенная аспирантка пожелала невозмутимой подруге держаться подальше от сладострастника Брауна.
